Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Когда я вернулся из Мельничного Ручья в Эрмитаж, я успел проработать всего дня два, — как вдруг мне сказали, что меня вызывает секретарь парторганизации Ревнов. Это была очень мрачная личность, известная по 1937 году, когда его доносом была погублена японистка, красавица Ира Иоффе. Она со своей подругой жила за стеной его комнаты в общежитии, он провертел в ней дырку и следил за тем, как к ним ходил японец, их университетский преподаватель, занимавшийся с ними языком. Почему-то он донес только на одну из подруг. Иру забрали, а ее подругу мы потом тщательно обходили. Это была впоследствии известная японистка Евгения Михайловна Пинус. Оказалось, что зря: Ира Иоффе потом вернулась из лагеря и рассказала, что Женя вела себя по отношению к ней не только благородно, но и героически. Страна не всегда знает своих героев [235].

История ареста Иры выяснилась из хвастовства самого Ревнова. Ничего хорошего вызов меня к нему не предвещал.

Партком находился на месте нынешнего кабинета заместителя директора (первый кабинет, как войдешь в коридор со Служебного подъезда). Там сидел Ревнов, какой-то военный и еще один человек, не помню, кто. Наверное, наш заведующий спецотделом (так это тогда называлось). Когда подошла моя очередь, Ревнов спросил меня:

— Вы намерены защищать Родину? Я ответил:

— Намерен.

— Так почему вы не в армии?

Я ответил, что признан негодным по зрению, но что знаю несколько языков и, видимо, скоро пойду в армию переводчиком, предполагая, что на такой службе я буду полезнее, чем если я просто возьму винтовку, из которой не могу стрелять. (Миша тогда обещал устроить мне мобилизацию в свой развсдотдсл). На это Рсвнов сказал:

— Так. Вы, значит, не хотите защищать Родину!

Когда он на мои объяснения повторял эти же самые слова снова и снова я наконец спросил:

— Чего Вы от меня хотите?

Оказалось, что создастся народное ополчение, и я должен добровольно в него вступить. Я плюнул и записался.

Тут же нам было разъяснено, что ополчение создастся для охраны тылов, все сохранят свою зарплату, и семьи будут обеспечены. Это было логично, так как все боеспособные люди были уже мобилизованы, для ополчения оставались одни белобилетники, непригодные к строевой службе, или люди, имевшие броню — но такие были в основном на больших заводах.

На следующий день я пошел на сборный пункт. Это была, мне кажется, пятница, 4 июля.

Сборный пункт был назначен где-то на Фонтанке, около нынешнего Мухинского училища — это выяснилось из долгих расспросов. Когда я пришел туда, я увидел неслыханную толчею. Ни одного человека в форме нигде не было. Никто ничего не знал. Нас, эрмитажников, было человек двенадцать. Трое или четверо из рабочих, помощник начальника «старушек» в залах Тсгин, Лев Львович Раков, Александр Николаевич Болдырев, Исидор Михайлович Лурье, заведующий реставрацией Румянцев, очень милый умница-бухгалтер, странную фамилию которого я не запомнил, и я.

После долгой бестолковщины кто-то сказал, что надо обратиться в здание, соседнее с Мраморным дворцом (где ныне Заочный Политсхничесий институт). Там действительно было несколько военных — какой-то штаб; нас приняли и записали в какие-то списки. Надо было ждать дальнейших событий в больших залах, где были приготовлены нары. Вокруг нас были всё люди, абсолютно непригодные для воинской службы. Рядом со мной примостился хилый, узкогрудый человек в пенсне, которое, казалось, вот-вот слетит у него с носа, по фамилии Принцмсталл. Такой человек не мог продержаться в живых на передовой больше часа.

В первые дни ничего не происходило. Мы трижды в день ходили в столовку, остальное время сидели на наскоро сооруженных нарах и ждали. Потом нас разбили на роты и взводы и отправили на строевую подготовку. Командирами назначили тех, кто когда-то проходил военную службу. Они были назначены ротными и командирами взводов.

На третий день у выхода из нашей «казармы» мы увидели с обеих сторон наших жен, в том числе Нину Яковлевну с Мишенькой. Мы промаршировали, чтобы учиться шагистике в Летнем саду. Вдруг наш взводный Александр Николаевич Болдырев, стоявший к нам лицом, скомандовал нам: «Кругом!» — и мы оказались лицом к набережной, где с удивлением опять обнаружили за знаменитой решеткой наших жен. Среди них Нина, необычайно красивая, в белом платье, с тяжелым годовалым Мишей на руках. Мы не могли даже помахать рукой, так как были в строю. Тогда Александр Николаевич скомандовал нам «Вольно!», и мы подбежали к решетке. Но потом сразу пришлось снова шагать. Обратно в казарму мы шли строем, до самых ворот окруженные нашими женщинами.

Спустя сутки нас подняли в шесть утра криком: «Вставай! Портянки будут выдавать!» Мы взбодрились, но портянок не воспоследовало. Только к вечеру их привезли. Л.Л.Раков, впоследствии директор Музея обороны Ленинграда, потом ЗЭК, а много позже — автор пьесы «Опаснее врага», красивый, элегантный человек, и в тот момент один из взводных командиров, говорил нам, что для пехотинцев ноги так же важны, как для балерины, и надо научиться правильно заматывать портянки. В тот вечер поздно мы и начали этому учиться.

На четвертый день нас вывели во двор и построили в каре. Вышел маленький зловещий человечек, судя по двум ромбам, генерал-лейтенант или, скорее, дивизионный комиссар. Он мрачно окинул нас взглядом и сказал:

— Главное, когда на вас идет танк, не пугаться.

Тут мы поняли, что посылают нас прямо на войну, а ни на какую не охрану тылов. После этого нам выдали винтовки, но не настоящие, а учебные, черные, с продырявленным стволом; выдали шинели, учили делать скатку.

Началась проходка строем по городу в полной выкладке, не очень большая: по улице Халтурина, через Марсово поле, по Садовой, мимо Цирка к Инженерному замку, по Литейному, по Невскому и обратно в казарму на Марсовом поле. Проходка была, видимо, устроена для поднятия настроения в городе. Каким-то образом о ней заранее стало известно, и когда мы выходили из наших ворот, то у Мраморного дворца в два ряда выстроилась еще выросшая толпа жен. В тот раз у Летнего сада появились только некоторые жены, а тут собрались все и ждали нас у Мраморного дворца до самого возвращения.

Несмотря на короткий путь, четверым пришлось выйти из рядов из-за сердечного приступа, в том числе Исидору Михайловичу. Вечером мы опять учились заворачивать портянки.

Наутро нас отправили стричься наголо, и мы пошли в нижний этаж казармы в парикмахерскую, под лозунгом Александра Николаевича: «Снявши волосы, по голове не плачут». Только мы побрили головы, как в нашу казарму приходит ординарец с бумажкой и называет пять наших фамилий: Болдырев, Дьяконов, Лурье, Румянцев; пятый был тот симпатичный бухгалтер, фамилию которого я запамятовал. Приказ явиться в штаб Ополчснчсской армии во Дворец профсоюзов.