Яков Павлов - В Сталинграде

На следующее утро гитлеровцы вновь обрушили на наш дом град снарядов. Казалось, они хотели стереть с лица земли здание, в котором потеряли хорошую позицию. И хотя наш дом был сильно изрешечен, все же он стоял прочным бастионом, неприступной крепостью.

Огневые налеты на дом не прекращались. Но теперь и враг стал получать от нас ответные удары. Ночью я позвонил командиру роты:

— Говорит «Маяк».

— Слушаю, — ответил командир роты.

— У нас есть хорошая позиция для снайперов.

— Хорошо, пришлю…

В ту же ночь к нам пришел снайпер. Днем, едва заканчивался обстрел, он поднимался на чердак. За первый же день он истребил около двух десятков гитлеровцев.

Крепко поработал и пулемет Воронова. Гитлеровцы, находившиеся против нас, должны были перебегать через улицу, чтобы попасть из дома в дом. Стоило хоть одному фашисту появиться в зоне обстрела, как Воронов из подвала или снайпер, сидевший на чердаке, уничтожали его. На следующую ночь гитлеровцы вырыли траншею между занятыми ими домами. Траншея была глубокая, огонь уже не доставал перебегающих, и наши пулеметчики чертыхались от досады. [17]

— Сейчас бы здесь нашему ротному миномету поработать, — сказал мне Воронов.

Идея пулеметчика мне понравилась. Позвонил об этом командиру роты, и на следующую ночь к нам доставили ротные минометы. Минометчики наши так наловчились, что их мины ложились в самую траншею. Снова врагу не стало житья от огня.

Гитлеровцы взбесились. Час от часу их огневые налеты становились все более ожесточенными. Несколько раз нам пришлось тушить пожары. Один тяжелый фугас залетел даже в подвал первого подъезда. Несмотря на ураганный огонь, наш дом стоял и разил врага свинцом и металлом.

Несколько раз гитлеровцы пытались бомбить с воздуха. Но днем это сделать им было не так-то легко: наши зенитчики давали при налетах такой огонь, что на небе не оставалось чистого местечка от разрывов. Тогда они решили разбомбить наш дом ночью. Слышим, завывают в темноте над нами вражеские бомбардировщики. Враги, сидевшие напротив нас, чтобы указать летчикам цель, стали пускать в нашу сторону зеленые ракеты. Еще минута, две и бомбы свалятся на нас. Я вспоминаю, что у нас где-то есть ракеты.

— Александров! Скорее ракетницу! — кричу я во весь голос.

Боец подает мне ее. Быстро заряжаю ракетницу патроном с зеленой каемкой и нажимаю на спуск. Ракета, ярко сверкнув, [18] описывает дугу и падает на дома, занятые врагом. Я продолжаю стрелять.

Этот фейерверк над площадью 9 января запомнился мне надолго. Наши ракеты сбили гитлеровских летчиков с толку. Их бомбы падали на дома, занятые их же вражескими частями. Около нашего дома разорвалась всего одна бомба, незначительно повредив угол.

— Ну и праздничек мы устроили фашистам! С громом-молнией, с иллюминацией! — шутили бойцы.

Позже гитлеровцы пытались навести свои самолеты на наш дом ракетами других цветов, но мы всегда путали им карты.

Отражение очередной атаки врага. (Кадр из кинофильма «Сталинградская битва»)

День за днем мы держали оборону, день за днем отражали все попытки гитлеровцев приблизиться к нашему дому, истребляли один десяток их за другим. Что и говорить, нелегко было, но мы помнили слова командира нашей дивизии генерала Родимцева, который сказал, что мы, гвардейцы, должны стоять в Сталинграде насмерть.

Оборону свою мы старались совершенствовать. Питание и воду с Волги приносили ночью. Вода у нас была на вес золота, расходовалась со строжайшей экономией. Носили ее в термосах. Нелегкая была задача с термосом на спине доползти от нашего дома к мельнице, а потом спуститься к Волге и проползти обратно. Участок между нашим домом и мельницей яростно обстреливался. Несколько наших товарищей погибли не в доме, который мы защищали, а в пути. Мы, обжившись в нашей крепости, прорыли глубокую траншею в человеческий рост, тянувшуюся на двести метров до КП батальона. Эта траншея помогла нам эвакуировать в тыл, на другой берег Волги, спасавшихся в подвалах мирных жителей.

Однажды ночью пришел к нам командир полка — гвардии полковник Елин. Он осмотрел все этажи, все наши посты и огневые позиции. По душе нам было, с какой деловитостью он разглядывал в нашем доме каждый закоулок. Закончив осмотр дома, гвардии полковник спустился по засыпанной щебнем и известкой лестнице в подвал второго подъезда, где находился наш «КП».

— Гитлеровцы все-таки постараются как-нибудь спалить дом, — сказал гвардии полковник.

— А мы, товарищ гвардии полковник, как-нибудь постараемся не сгореть, — шутливо ответил я.

— Запомните, товарищи, для нашей обороны важен не столько дом, сколько выгодная позиция для обороны. Даже если дом будет гореть, то уходить отсюда все равно нельзя. Подумайте, как это обеспечить? [19]

При тусклом мерцании коптилки я взглянул на командира-полка. Он пытливо смотрел на меня, на наших солдат. И в этом взгляде каждый мог прочесть: «Я знаю, дорогие мои, уверен, ЧТОБЫ не уйдете отсюда. Я верю в вас. Но подумайте и сделайте так, чтобы не было лишних потерь…»

Мы подумали и сделали. Перед домом находилось цементированное бензохранилище. Хорошее укрытие, но как подобраться к нему, если каждый метр простреливается? Решили прорыть подземный ход. Это была тяжелая работа. Делать ее нужно было незаметно. Малейшая неосторожность могла сорвать весь замысел. Подземный ход пришлось рыть силами нашего гарнизона. Отдыхать почти не было возможности. Сменится солдат с боевого поста и сразу же идет рыть тоннель, а затем — снова напоет, в бой. Справились и с этим делом.

За домом метрах в тридцати находился люк водопроводного тоннеля. Мы и сюда прорыли подземный ход.

Так мы оборудовали запасные позиции. Они сослужили нам хорошую службу. Как только враги открывали огонь по дому, на постах оставались лишь дежурные, а все остальные уходили в убежище. Прекращался обстрел, и весь наш гарнизон снова был в доме, снова косил гитлеровцев, пытавшихся атаковать нашу позицию.

Не было суток, чтобы гитлеровцы оставили наш дом в покое. Наш гарнизон, не дававший им и шагу шагнуть дальше, был у них хуже бельма на глазу. День ото дня они усиливали обстрелы, решив, видимо, испепелить дом. Однажды немецкая артиллерия вела огонь целые сутки без перерыва.

Со стороны наш дом выглядел, наверное, очень страшно, на нем не было, как говорится, живого места. И все же он стоял, грозный и неприступный. Проходили напряженные минуты, когда от взрывов весь дом ходил ходуном, и кто-нибудь из бойцов обязательно говорил: