Яков Павлов - В Сталинграде

— Да разве это дом? Это же крепость!

— Это настоящий, хороший советский дом, такой же крепкий, как и наши люди, — отвечал я.

Все же врагам удалось обвалить одну из стен, которая была ближе расположена к их батареям. Не будет преувеличением сказать, что враг выпустил по этой стене несколько тысяч снарядов.

Ничего, друзья, у нас есть еще три стены! — сказал Черно голов и добавил шутливо: — дом, как дом, только теперь с небольшой вентиляцией…

Солдаты рассмеялись этой шутке. К этому времени на доме не было уже и крыши. Изрешеченная осколками, она была сорвана сильными взрывными волнами.

Но и в эту тяжелую пору, как только выдавались тихие минуты, мы мечтали о тех днях, когда кончится война, когда дом, [20] который стал каждому из нас необыкновенно близким и родным, вновь примет свой былой вид. Помню, в одном из таких разговоров кто-то выразил сомнение:

— Станут ли восстанавливать такую развалину? Разберут на кирпичи и построят новый…

— Какая же это развалина! — обиделся Глущенко.

— Смотри, сколько наш дом стоит и сколько еще выстоит…

Не знаю, что сталось с Глущенко, выжил ли он после ранения, полученного в те дни. Где он теперь, мой славный боевой товарищ? Хочется сообщить ему, что я побывал после войны в Сталинграде и видел наш дом. Ты прав был, дорогой Глущенко, дом не разобран, а восстановлен и высится в возрождающемся Сталинграде, как памятник русской солдатской стойкости, твоей, Глущенко, и остальных гвардейцев нашего маленького гарнизона.

Но об этом расскажу после. Мы обороняли наш дом, перенося чудовищные обстрелы, задыхаясь в дыму и пыли. Сутки боя сменялись другими, а враг не мог продвинуться ни на метр.

Будни сталинградской обороны всем известны и по рассказам тех, кто в этой страшной битве отстаивал советскую твердыню на Волге, и по описаниям в журналах, книгах. Хорошо передано все пережитое нами в повести Константина Симонова «Дни и ночи». В ней рассказывается и об одном доме, гарнизон которого до конца отбивал яростные атаки гитлеровцев. Я, конечно, знаю только про то, как обороняли мы свой дом. Были, может быть, и другие такие же дома, но когда я читал повесть, то многое, описанное в ней, очень близко к тому, что мне пришлось пережить самому, — и особенно то огромное напряжение непрерывного боя, которое немыслимо вынести, если не воодушевляют тебя великая цель и беззаветный героизм наших бойцов.

Мы потеряли счет огневым налетам и атакам. Но все же запомнился один октябрьский день, когда фашисты предприняли особенно ожесточенную атаку с танками. Наши наблюдатели сообщили, что за танками идет пехота.

— На чердак! — приказал я группе бойцов.

Бойцы, занявшие позиции на чердаке, были вооружены ручными пулеметами и автоматами. Танки мы быстро остановили огнем из «бронебойки». Один из подбитых танков завертелся волчком и остановился на месте. Два других доползли до середины площади, но, не выдержав нашего огня, ушли обратно.

По моему сигналу в этот момент открыли огонь стрелки с чердака. Они отрезали гитлеровскую пехоту от танков и косили ее длинными очередями. [21]

Атака была сорвана. Враг в отместку вновь обрушил на дом шквал артиллерийского огня…

Наступило 7 ноября — день 25-летия Великой Октябрьской социалистической революции.

Удивительная тишина стояла в этот день в Сталинграде! Враги, видимо, ждали в этот день каких-нибудь крупных выступлений с нашей стороны и сами в атаки не бросались. Мы же, в свою очередь, полагали, что фашисты помешают нам отметить, наш великий праздник, и с удесятеренной бдительностью следили за противником.

Мы так свыклись с адским грохотом неутихающей битвы, что навсегда запомнили, как необычайно тихо было в Сталинграде в этот день.

Вечером нам принесли приветствие командира нашей дивизии генерала Родимцева. Он поздравлял наш гарнизон с праздником и благодарил за боевую службу. Принесли нам и праздничный обед. Наполнили мы солдатские кружки. Я встал и обратился к бойцам:

— Товарищи! Сегодня великий праздник. 25 лет назад наша страна стала советской. Вот мы тут живем сейчас одной тесной и дружной солдатской семьей. Никто из нас не думал, что в Сталинграде есть такой дом, где мы встретим 25-ю годовщину Октября. [22] Что же нас привело сюда из разных концов страны? Мы защищаем здесь нашу родную советскую власть, которую провозгласили великие наши вожди Ленин и Сталин. Мы защищаем здесь счастье и свободу нашей Родины. Сегодня, как и во все дни обороны, наши мысли и чувства с дорогим товарищем Сталиным. Город, который мы защищаем, носит его великое имя. У нас здесь нет телеграфа, чтобы послать ему приветствие от группы сталинградцев, защищающих дом на площади 9 января. Но я думаю, что товарищ Сталин и без нашей телеграммы знает, что бойцы Сталинграда шлют ему свой боевой привет и клянутся выполнить его приказ до конца! За Сталина, за Советскую Родину! За Сталинград! За нашу победу!

Я видел, как закоптелые, обросшие солдатские лица осветились радостными улыбками, и в подвале полуразрушенного дома загремело «ура».

Это дружное наше «ура», видимо, испугало фашистов. Им почудилось, что начинается атака. Тишина была нарушена треском пулеметов, воем шестиствольных минометов, грохотом рвущихся мин и снарядов.

Огонь вскоре утих. Наши часовые бдительно несли свою вахту. А все отдыхавшие в подвале в тот короткий час затишья бойцы тихо беседовали между собой, вспоминали, как и где они отмечали этот праздник до войны, говорили о родных местах. Здесь, среди обугленных и обваленных зданий, где смерть каждый миг глядела нам в глаза, родные места, откуда мы пришли сюда, в бессмертный город на Волге, ярко жили в наших сердцах, в наших мыслях.

Вспомнил и я свою родную деревушку, наши синие леса, лазоревые озера, голубые от цветущего льна поля, вспомнил старушку-мать. «Эх, Анисья Егоровна, поглядела бы ты сейчас на своего Яшу!» — усмехнулся я про себя. В последний раз, перед самой войной, когда я приезжал на побывку к родным, она любовалась моим бравым видом, новеньким, отлично подогнанным обмундированием. А теперь вид у меня был нельзя сказать, чтобы привлекательный. Сколько бессонных ночей мы провели, не вылезая из своих ватников! Все пообтерлось, пропиталось насквозь гарью и кирпичной пылью.

И, несмотря ни на что, мы в этот праздничный день мечтали о том времени, когда закончим войну и вернемся к близким, родным. Мечтали об этом вслух. Люди у нас собрались со всех концов нашей великой страны. Сабгайда и Глущенко — украинцы, они частенько вспоминали родные степи. Абхазец Сукба не мог равнодушно говорить о садах и плантациях родного колхоза.

— Эх, кацэби (друг), приезжай после войны к нам, под Батум, таким вином, такими апельсинами угощу, что всегда помнить будешь! — говорил он, азартно размахивая руками и поблескивая красивыми темными глазами. [23]