Борис Соколов - Рокоссовский

Дело, как представляется, было не только и не столько в пьянстве. В Красной армии много пили всегда. Разумеется, трофейные запасы спирта и алкоголя в Германии способствовали тому, что пить стали больше. В советских политорганах даже родилась теория, что немцы, дескать, специально оставляют запасы спирта, в том числе ядовитого метилового, и алкоголя на территориях, занимаемых Красной армией, чтобы спаивать и травить красноармейцев. В действительности все обстояло гораздо проще. Немецкое командование в первую очередь эвакуировало войска, раненых и беженцев, а из складов — боеприпасы, горючее и продовольствие. До алкоголя просто руки не доходили, тем более что из-за быстрого наступления советских войск не всегда успевали вывезти даже раненых и беженцев.

Но убивали и насиловали красноармейцы все же не потому, что были пьяны. Скорее наоборот, перед совершением преступления они выпивали «для храбрости». Преступления совершались не из-за пьянства, а из чувства мести и ненависти к окружающему миру, открывшемуся советским людям в Европе, такому благополучному и устроенному, тогда как их каждый день гонят на смерть, а на родине остались сожженные города и села, где никогда не было такой сытой жизни, как в той же Восточной Пруссии.

Между прочим, так поразивший Льва Копелева эпизод в Алленштейне, когда он увидел девушку-польку, убегавшую от двух красноармейцев, запечатлен и в поэме Солженицына «Прусские ночи»:

В упомянутом Бивором приказе военного совета 2-го Белорусского фронта № 006 от 22 января 1945 года, с которым требовалось ознакомить весь командный состав до командиров взводов включительно, утверждалось, что захват крупных запасов спиртного соблазнил солдат к «чрезмерному потреблению алкоголя», и, наряду с «ограблениями, мародерством, поджогами», — об убийствах умалчивалось — теперь всюду наблюдается массовое пьянство, в котором участвуют даже офицеры. В качестве примера приводилась 290-я стрелковая дивизия, где солдаты и офицерский состав напились до такой степени, что «утратили облик бойца Красной Армии». Рокоссовский возмущался тем, что на танках перевозились винные бочки, а машины для боеприпасов были настолько загружены «всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием, гражданской одеждой и т. д.», что стали обузой для войск, ограничивая свободу их передвижения и уменьшая «ударную силу танковых соединений». Рокоссовский потребовал «выжечь каленым железом эти позорные для Красной Армии явления», привлечь к ответственности виновных в грабежах и пьянстве и карать их вплоть до расстрела, установить «в кратчайший срок образцовый порядок и железную дисциплину» во всех войсковых частях. Рокоссовский осудил и убийства пленных, хотя прямо их и не упомянул. Он напомнил только, что «врага нужно уничтожать в бою, а сдающихся брать в плен».

Особый упор в приказе был сделан на сохранение материальных ценностей. Начальник тыла и интендант фронта получили специальный приказ: «принять все меры к выявлению и сохранению трофейного имущества», пресечь его «расхищение и сбыт на сторону».

Во исполнение этого приказа военный прокурор 48-й армии подполковник юстиции Маляров 23 января 1945 года издал предписание военному прокурору 194-й стрелковой дивизии, в котором ясно осудил злодеяния в отношении гражданского населения и военнопленных. Маляров обратил внимание на факты применения военнослужащими оружия «к немецкому населению, в частности, к женщинам и старикам» и на «многочисленные факты расстрела военнопленных» без каких-либо поводов, просто из «озорства». Он поручил военным прокурорам совместно с политаппаратом разъяснить военнослужащим армии, что уничтожение захваченного имущества, «поджоги населенных пунктов» представляют собой антигосударственное дело и что Красная армия не должна расправляться с гражданским населением, что применять оружие по отношению к женщинам и старикам преступно и за такие действия отныне будут строго карать. Маляров подчеркивал, что немецких солдат следует брать в плен, так как это ослабит сопротивление противника. Военным прокурорам поручалось немедленно организовать несколько «показательных процессов» над «злостными поджигателями» и мародерами (но не убийцами и не насильниками), объявив в войсках о вынесенных приговорах.

В «Пире победителей» Солженицын так пародирует приказ Рокоссовского № 006 («совсекретный Приказ по фронту. Ноль-ноль-семь»):

Дальше автор описывает недоуменную реакцию офицеров на приказ маршала:

Нержин (свистит)

Майков

Нержин

Разумеется, с такими настроениями как среди офицеров, так, и в еще большей степени, среди рядовых красноармейцев, приказ Рокоссовского, как и аналогичные приказы других командующих фронтами, требовавшие прекратить грабежи, насилия и убийства и грозившие самыми суровыми карами, вплоть до расстрела на месте, во многом оставались на бумаге. Среди военнослужащих царила круговая порука, и командиры всячески выгораживали своих подчиненных, обвиненных в преступлениях против немцев. Но важно здесь уже само намерение. Рокоссовский первым из командующих издал приказ, требующий прекратить насилие против мирного немецкого населения. И это совсем не случайно. Константин Константинович всегда щепетильно относился к вопросам воинской чести. Ему было очень больно, что его подчиненные совершали преступления против военнопленных и мирного населения. Рокоссовский всегда стремился вести себя по-рыцарски и считал, что нельзя мстить поверженному врагу. Только вот его генералы, офицеры и солдаты очень часто вели себя не как рыцари. Например, генерал К. Ф. Телегин, с которым они вместе прошли путь от Сталинграда до Вислы, позднее в Германии заболел «трофейной лихорадкой» и целыми вагонами гнал в СССР мебель и другое имущество. Когда его арестовали по «делу Жукова», незаконное присвоение трофейного имущества стало одним из пунктов обвинения.