Марианна Басина - Петербургская повесть

«Изобразите мне также портрет молодого Тургенева, — просил Гоголь Анненкова, — чтобы я получил о нем понятие как о человеке; как писателя, я отчасти его знаю: сколько могу судить по тому, что прочел, талант в нем замечательный и обещает большую деятельность в будущем».

Теперь, в Петербурге, Гоголь захотел познакомиться с молодыми писателями. Встретился с ними у учителя словесности Комарова — приятеля Прокоповича и Белинского. Комаров жил в той части Петербурга, где стоял Измайловский полк. Улицы здесь назывались по ротам. Квартира Комарова была в десятой роте Измайловского полка, в доме Межуева. Пришли Некрасов, Гончаров, Григорович, Панаев. Новые писатели… Пытливо вглядывался Гоголь в их лица, расспрашивал об их сочинениях. «Потом, — рассказывает Панаев, — он заговорил о себе и всем нам дал почувствовать, что его знаменитые „Письма“ писаны им были в болезненном состоянии, что их не следовало издавать, что он очень сожалеет, что они изданы. Он как будто оправдывался перед нами».

Гоголь провел в столице около трех недель и уехал в Москву.

Больше в Петербурге ему быть не довелось.

Прошло три с половиной года.

Двадцать первого февраля 1852 года в Петербург из Москвы по телеграфу было передано известие, что в восемь часов утра скончался Гоголь.

В тот же день Иван Сергеевич Тургенев писал из Петербурга в Париж своему другу Полине Виардо:

«Нас поразило великое несчастие: Гоголь умер в Москве, — умер, предав все сожжению, — все — 2-й том „Мертвых душ“, массу оконченных и начатых вещей, — одним словом, все. Вам трудно будет оценить как велика эта столь жестокая, всеобъемлющая потеря. Нет русского, сердце которого не обливалось бы кровью в настоящую минуту. Для нас это был более, чем только писатель: он раскрыл нам себя самих. Он во многих отношениях был для нас продолжателем Петра Великого».

Никто точно не знал, от чего он умер. Он был еще совсем не стар — сорок третий год… В свои последние дни он ничего не ел и ни с кем не говорил. Умер, как и жил, — нищим. В чужом доме, у чужих людей. Все его имущество уместилось в одном чемодане. Перед смертью он сжег свои рукописи, среди них второй том «Мертвых душ».

Тургенев писал в Москву Ивану Аксакову: «Эта страшная смерть — историческое событие, понятное не сразу: это тайна, тяжелая, грозная тайна — надо стараться ее разгадать, но ничего отрадного не найдет в ней тот, кто ее разгадает… все мы в этом согласны. Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к ее недрам, — ни одному человеку, самому сильному духом, не выдержать в себе борьбу целого народа, и Гоголь погиб! Мне, право, кажется, что он умер потому, что решился, захотел умереть, и это самоубийство началось с истребления „Мертвых душ“».

Вся Москва хоронила Гоголя. Гроб до самого кладбища несли на руках.

— Кого это хоронят, — спросил прохожий, встретивший бесконечное погребальное шествие, — неужели это все родные покойника?

— Хоронят Гоголя, — ответил один из студентов, шедших за гробом, — и все мы его кровные родные, да еще с нами вся Россия.

А в Петербурге правительство весьма осердилось, узнав о торжественных похоронах Гоголя. Николай уже больше не смеялся «Ревизору». Сочинения Гоголя опасны, чрезвычайно опасны, не менее опасны, чем зловредные статьи Белинского. Гоголь, оказывается, — глава новой литературы, «натуральной школы», сеющей крамольные мысли. А отсюда распоряжение — Гоголя не превозносить, о Гоголе молчать.

Но молчать не хотели. Тургенев написал о смерти Гоголя статью и отдал ее в газету «Санкт-Петербургские ведомости». Прошло несколько дней, статья не появлялась. Встретив на улице издателя «Ведомостей» Краевского, Тургенев спросил, что бы это значило.

— Видите, какая погода, — ответил Краевский многозначительно, — и думать нечего.

— Да ведь статья самая невинная.

— Невинная ли, нет ли, — возразил издатель, — дело не в том; вообще имя Гоголя не велено упоминать.

Статью Тургенева запретили.

«Как! — возмущенно писали из Москвы. — Гоголь умер, и хоть бы один журнал у вас в Петербурге отозвался! Это молчание постыдно!» Тургенев переименовал свою статью в «Письмо из Петербурга» и отправил в Москву.

«Гоголь умер! — какую русскую душу не потрясут эти два слова? — Он умер. Потеря наша так жестока, так внезапна, что нам все еще не хочется ей верить. В то самое время, когда мы все могли надеяться, что он нарушит, наконец, свое долгое молчание, что он обрадует, превзойдет наши нетерпеливые ожидания, — пришла эта роковая весть! — Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право данное нам смертью, назвать великим; человек, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы; человек, которым мы гордимся, как одной из слав наших!»

Так писал Тургенев. Когда царь узнал о поступке Тургенева, он распорядился автора «Письма из Петербурга» посадить под арест, а затем выслать из столицы на родину под присмотр властей. Тургенева месяц продержали на гауптвахте, а потом отправили в Орловскую губернию.

Несмотря на запрет, отклик на смерть Гоголя все же появился и в петербургском журнале. Это было стихотворение Некрасова в «Современнике». Цензор запретил его название — «На смерть Гоголя». Но и так было ясно, о ком идет речь.

Что сохранил наш город с тех пор, когда жил в нем Гоголь? Что воскрешает в памяти страницы жизни автора «Невского проспекта» и «Шинели»? Многое.

До сих пор на улице Плеханова, бывшей Большой Мещанской, стоит дом, принадлежавший некогда каретному мастеру Иохиму. Ныне это дом № 39. Он все такой же с виду, как и в те дни, когда по одной из его лестниц взбирался к себе на четвертый этаж юный Гоголь. Здесь была пережита неудача с «Ганцом Кюхельгартеном», задуманы «Вечера на хуторе».