Арсений Замостьянов - Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Это не из самого скабрёзного у Баркова. Но Державин, конечно, никогда бы не включил подобного в «Анакреонтические песни». Барков циничен, в его стихах — открытый вызов привычной морали. Оказывается, можно подробно и тщательно описывать половой акт в стихах — почти таких же звучных, как ежегодные оды Ломоносова «На день восшествия…».

Пушкина восхищало бунтарство Баркова, для Державина он был обыкновенным талантливым чудаком, у которого можно было поучиться, пожалуй, только свободе от литературных канонов. Но державинская анакреонтика зазвучала даже в гимназических классах и университетских аудиториях и стала истинной азбукой классической русской поэзии.

Среди «юношеских» грехов, свойственных Державину и в преклонном возрасте, назовём и вспыльчивость. Когда-то, ещё в 1799 году, лучшие ученики Московского университетского пансиона Василий Жуковский и Семён Родзянко прислали Державину свой перевод оды «Бог» с весьма лестным письмом: «Творения Ваши, может быть, столько ж делают чести России, сколько победы Румянцевых. Читая с восхищением „Фелицу“, „Памятник герою“, „Водопад“ и проч., сколь часто обращаемся мы в мыслях к бессмертному творцу их и говорим: „Он россиянин, он наш соотечественник“».

Державин ответил с лукавой застенчивостью:

С тех пор Державин симпатизировал Жуковскому, хотя и не без ревности относился к его ранней славе. Подчас Державину хотелось поспорить с автором элегий — и тогда он сочинял «Жизнь Званскую». В 1810 году Жуковский начал издавать антологию «Собрание русских стихотворений, взятых из сочинений лучших стихотворцев российских и из многих русских журналов». Александр Тургенев получил согласие Державина на участие в этом издании. Да и можно ли вообразить антологию русской поэзии без автора «Фелицы»? Державину виделась эдакая хрестоматия с комментариями — дидактическими объяснениями и «разбором красот». Гаврила Романович мечтал увидеть научное толкование своих стихов. В первых двух томах антологии Жуковский опубликовал около тридцати произведений Державина — без примечаний и славословий. Между тем публика всё менее охотно покупала «Сочинения Державина». Один из книгопродавцев заявил Державину, что после издания Жуковского никто не купит отдельных изданий его сочинений… И отставной министр впал в ярость. Он написал Тургеневу сердитое письмо, в котором грозил «наказать того, кто, не хотя сам трудиться, вознамерился пользоваться чужими произведениями, которых собрать немудрено и несколько десятков томов без всякого таланта, труда и усердия». Тургенев ответил язвительно и пространно, с наслаждением разбивая обвинения по каждому из пунктов. Державин разразился эпиграммой «На издателя чужих стихотворений»:

Но в том же году Державин в стихах изъявил желание «отдать ветху лиру» Жуковскому. Лично они познакомились только в 1816-м — и встреча получилась не самой тёплой и содержательной. Визит Жуковского и Вяземского к Державину устроил Карамзин, но сам Николай Михайлович явиться не сумел. Огорчившись отсутствием Карамзина, Гаврила Романович сник… Но вскоре Державин послал Жуковскому только что вышедший пятый том своих сочинений — и получил лестный почтительный ответ: «Ваши стихотворения — школа для поэта. Но, читая их, только скорее научишься узнать собственную слабость свою. Искусство бессильно; оно никогда не поспеет за гением».

В 1807 году Державин написал стихи, которые вы прочитали в эпиграфе к этой книге:

«Признание», «Объяснение на все свои сочинения» — так называл Державин эти стихи, в которых гениальным прозрениям не мешает небрежная рифмовка: «походить — вид»… То есть перед нами программное стихотворение. В те годы поэт истово принялся объяснять свои стихи, раскрывать их природу.

Вообще-то настоящие стихи объяснять не стоит, и Державин понимал это лучше нас. Но он был сыном века Просвещения — и пускай будет стыдно тому, кто скверно об этом подумает. «Человек просвещающий» стремился всё разъяснить, расставить по ранжиру, классифицировать по каталогам. Где бы мы были сегодня, если бы не этот педагогический порыв человечества? В «Энциклопедии» Дидро учёные и литераторы пытались разъяснить все важнейшие явления от «а» до «я». Ошибались, впадали в пристрастный тон, но всё-таки стремились к объективности! Мы можем легко убедиться в этом, перечитав всего одну близкую нам статью «Энциклопедии»: «Россия».

Конечно, автор этой статьи Де Жокур с трудом скрывает своё пренебрежительное отношение к православию (именно на церковь были нацелены критические стрелы энциклопедистов). Конечно, он слабо знал русскую литературу, живопись, архитектуру и не упомянул ни одного выдающегося писателя или архитектора. Не назвал (потому что не знал!), к примеру, ни Феофана Прокоповича, ни Ломоносова…

Нельзя осуждать за веру в Просвещение. Державин пытался вытащить на свет божий подоплёку поэзии, разложить на атомы каждое стихотворение, угадать импульс, который превращает случайное впечатление в оду. Известно, что Суриков «нашёл» свою «боярыню Морозову», увидев ворону на снегу. Стареющий Державин припомнил немало таких ворон. Державинские «Объяснения» — превосходный (но, увы, не слишком востребованный!) материал для исследователей психологии творчества.

Чем старше становился Державин — тем чаще размышлял о секретах поэзии, о тайной подоплёке поступков и стихов. Знаменитые кокетливые строки Ахматовой — «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда» — к Державину применимы лучше, чем к кому-либо. Потому что у него была настоящая биография созидателя, авантюриста и министра.

Эстеты могут поморщиться: Державин снова и снова «огрубляет» поэзию слишком земными мотивами. Но на то он и Державин, чтобы утончённые снобы морщились!

Читать стихи с комментариями автора — подчас вдвойне интересно. Особенно если прошло не десять-двадцать лет, а все двести двадцать. Державин, конечно, «врёт, как очевидец»: память — барышня своенравная. Всегда нужно учитывать, сколько лет минуло после того или иного эпизода и сколько лет было мемуаристу, когда он пытался вернуться в прошлое хотя бы в воображении.