Арсений Замостьянов - Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век...

Императрица принялась обустраивать Москву. Ей хотелось подчеркнуть преемственность с историей Руси, оказаться на вершине многовековой эпопеи. Немало времени императрица проводила в Белокаменной. Жила то в Кремле, то в Коломенском — в неуютных дворцах, которые и сравнить нельзя было с петербургскими чертогами. Тот Большой Кремлёвский дворец, который мы знаем, с Георгиевским залом и чудесной личной половиной архитектор Константин Тон выстроит только при Николае Первом!

Екатерина уверилась, что из всего кремлёвского дворцового комплекса только Грановитая палата соответствует имперскому величию России.

Выходит, Первопрестольная должна была обрести европейское лицо. В Москве начали возводить уникальные ампирные комплексы, которые по сей день поражают и радуют глаз: казаковский Сенат, Воспитательный дом… Но самым амбициозным московским проектом стал новый кремлёвский дворец. Задумка Баженова была сколь гениальной, столь и варварской. Предстояло разрушить стены и башни Кремля — те самые, что мы видим, проплывая мимо старинной крепости по Москве-реке. И это не просто дерзость самоуверенного гения (каждый архитектор втайне мечтает сломать привычный контекст, выстроив свой город!) — идея Большого Кремлёвского дворца рождалась в беседах императрицы и зодчего.

Екатерина приметила в молодом офицере Баженове своего градостроителя, как приметит после «Фелицы» в Державине своего поэта. Василий Иванович Баженов пришёл к придворной славе издалека. Скромный попович из Калуги — своим возвышением он целиком был обязан вкусам императрицы и её фаворита Орлова. Мечтатель, мистик, Баженов был вольным каменщиком. Масонство для него не было пустой забавой, его пленил дух тайного общества. Свои творения Баженов украшал масонской символикой.

Архитектор поселился в кремлёвском Потешном дворце, там для него устроили мастерскую. В команде Баженова работали в то время выдающиеся архитекторы, назовём только одно имя: Матвей Казаков, будущий строитель кремлёвского Сената, московского Благородного собрания, доброго десятка изящных ампирных церквей и усадеб. Но вот над неприступным Кремлём нависла угроза. В 1770 году были сломаны Тайницкая, Петровская, две Безымянные башни и стены между ними. Пришлась ли по душе Сумарокову эта перестройка или он просто хотел восстановить добрые отношения с монархиней, но он приветствовал начало варварского строительства:

Говорят, после этих стихов некоторые москвичи, патриоты города, перестали здороваться с Сумароковым. Державин в те годы не был обременён обязательствами перед двором и не стал воспевать сомнительные проекты императрицы. Он вырос в Казани — городе, где все дороги ведут в Кремль. Русское устройство городов нравилось Державину, подражание Европе он не считал благом. «Низвергнута стена» — и что в этом похвального? Ломать — не строить, а ведь это — детинец Руси, средоточие нашей истории и православной святости. Баженов, отбросив сомнения, смахивал с кремлёвской земли и монастырские постройки. Державин написал грустные стихи «На случай разломки московского Кремля для нового дворца»:

Право, получилось не в пример человечнее, чем у Сумарокова…

Как известно, план Баженова не воплотился. Когда императрица пошла на попятную и отменила грандиозное строительство, московские «невольные каменщики» принялись восстанавливать древние стены. Державин ликовал. Древний город спасён!

Взгляды Сумарокова и Державина частенько не совпадали. Скажем, Александр Петрович то и дело обрушивался на церковь и духовенство, вооружившись рационалистическими аргументами, что не мешало ему сочинять духовные оды, проникнутые религиозным чувством. Мыслители XVIII века не отождествляли Церковь и христианство. Прекрасно только то, что разумно, — это правило для Сумарокова было основой основ, а Церковь ему противоречила и прислушиваться к доводам просвещённого аристократа не намеревалась. Державин (в отличие от Суворова) тоже не был усердным прихожанином. В храме бывал нерегулярно, даже не каждое воскресенье. У Державина не было духовника, среди его близких друзей окажется лишь один священнослужитель — отец Евгений Болховитинов, с которым его на склоне лет свяжут литературные интересы.

Писатели — идеологи просвещённого дворянства — не отмахивались от политических вопросов. Воззрения Сумарокова и Державина разнились, хотя и не стали противоположными.

Кто и на каких основаниях должен править страной? Этот вопрос много веков кружит головы, и мы-то знаем, что окончательного ответа не будет. Сумароков настаивал на власти благородного общества — лучшей, просвещённой части дворянства. У крестьянского большинства просто не было шансов проникнуться идеями Просвещения. Каждый опирается на собственный опыт… Сумароков был потомственным патрицием и стремился к патрицианской демократии. Державин, не попавший в кадетский корпус, достиг вершин благодаря неустанному рвению и счастливому случаю. Подобно Петру Великому, он акцентировал внимание на том, что дворянство есть служилая элита и только самоотверженная служба даёт ему право на привилегии. В мировоззрении Державина монарх занимает более важное место. Он — всесильный глава патриархальной семьи. От революций Державин отшатывался в ужасе, как от самоубийственного святотатства.

Консерватизм не означает апологию бездействия. Державин — опытный управленец — прекрасно понимал, что нужно постоянно приноравливаться к перемене обстоятельств, к метаморфозам технического прогресса. Он лично знал трёх монархов — Екатерину, Павла, Александра, немало пожил и при Елизавете, служил в Преображенском полку во времена Петра Третьего. И никогда новый монарх не становился продолжателем предыдущего. Всякий раз после смены императора вырисовывалась политическая антитеза. И даже первоначальное вынужденное обещание вступившего на престол Александра: «Править по заветам бабушки» окажется лукавым. Екатерининские нравы, екатерининская слава, екатерининский молодецкий размах — всё останется в прошлом без возврата.