Юрий Удовенко - Зазеркалье: авторитет законов или закон «авторитетов»

— Извини, дорогой! А Чурбанов [65] Чурбанов Юрий Михайлович. Род. 11.11. 1936 г. С 1971 г. зять Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева Л. И., с 1977 г. заместитель министра внутренних дел СССР.14.01.1987 г. арестован по подозрению в коррупции по т. н. «узбекскому делу». 30.12.1988 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР приговорен к 12 годам лишения свободы. Отбывал наказание в УЩ 349/13 — Нижний Тагил(1989—1993 г.). Освобожден условно-досрочно. от звонка до звонка свой срок отмотал. — попытался я сбить темп Чижа, но тот даже глазом не моргнул и моментально парировал:

— А что Чурбанов? Чурбанов — жертва мести и дворцовых интриг. Что же ваш Андропов не трогал Чур-банова, пока его тесть Союзом рулил? Как только Леонида Ильича у кремлевской стены упокоили, так Чурбанов и остался в своем любимом МВД, только уже не заместителем министра, а заключенным за колючкой!

Да зэком он был не простым, кайлом не махал! Вот тебе, Юрий Александрович, и вся твоя справедливость! Как говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево!

— Извини, любезный, но Чурбанова судили в Верховном суде СССР! И по закону!

— А скольких мужиков тот же Верховный суд СССР по тому же закону к вышаку [66] Вышка, вышак — высшая мера наказания. приговорил за убийства, которые совершил Чикотило?! И что-то я не слышал, чтобы кого-то наказали за этот беспредел!

Я тебе таких «законных» приговоров притараню [67] Притаранить, притартанить — принести, притащить. вагон целый. Зайди в зону, поговори с каторжанами — мало кого по закону упаковали, и каждый найдет причину, что именно в его случае имеет место судебная ошибка. И они имеют на это моральное право, потому как Верховный суд СССР признался, что пяток мужиков безвинных к стенке прислонил за убийства, которые Чикотило совершил. А детям, матерям и женам этих мужиков стало легче от этого покаяния?!

Слышал такую побасенку: Верховный суд прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!». Или, как Миша Задорнов баит: «У них там, в миру, как у нас здесь, на зоне — все по понятиям! Так что, опер, ты тоже живешь по понятиям, только по своим, по ментовским или, как ты выпячиваешь, конторским. Конторским, но все же понятиям! — довольно хмыкнул Чиж.

— Сильно сказано! — проворчал я, обдумывая ответ, однако Чиж, поняв, что опровергнуть его доводы нечем, продолжал:

— Это правда жизни, опер! Я Вор, и для братвы я всегда прав по определению. Потому что я последний, кто говорит «Я ПРАВ»! Имеет право воровское толковище [68] Толковище — воровской самосуд. меня поправить. Может — но не поправит. Потому что я Вор! А ворон ворону глаз не выбьет. И если возникнут непонятки у другого Вора с братвой — я всегда поддержу Вора, прав он «по понятиям» или не прав. Принцип один: Вор, как и твой Верховный суд — всегда прав! Потому что он, по понятиям, последний, кто говорит: «Я ПРАВ!».

— Красиво развел. А прокурор? — попытался я сбить воровской напор.

— А что прокурор? По нашим понятиям, прокурор по сравнению с судом простой «смотрящий». И какие бы доводы ни приводил «смотрящий», решать будет Вор! И Вор будет всегда прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!» Вот так, опер!

— Ладно, уболтал, черт красноречивый! — махнул я рукой. — Ворам — «воровское», «ментам — ментовское»?

— Выходит, так, — довольный удачной разводкой сказал Чиж.

— Только, любезный, здорово не взлетай, подумай над моим предложением!

— Это о каком таком предложении? Мучать на пацанов?

— Нет, стучать не надо, я сам стука не уважаю. Подлючное что-то в стукачестве есть, интригой и корыстью оно попахивает. А если дельное решишь шепнуть, буду признателен за секретное и безвозмездное содействие делу защиты государственной безопасности нашей Родины!

— Юрий Александрович! Вы извините за прямоту — кто о чем, а вшивый о бане. Так и вы: «Стучать не надо, потихонечку на ушко шепни». Так, что ли?!

— Понимай, как знаешь. А впрочем, как хочешь. Хочешь стучать — стучи, я стерплю, хочешь шепнуть — шепни, шуму будет меньше! Но я не об этом.

— А о чем?

— Валить тебе лучше из Челнов. Воровским наш город никогда не будет. Сам подумай: Тяга и Большак вроде бродяги [69] Бродяга — воp. авторитетные, а вот смотрящими быть отказались. Почему? Да потому, что с головой дружат, и она, эта самая голова, им дорога. Сам подумай! Смотрящего либо пацаны челнинские сбагрят, либо менты на нары пристроят. Вот тебе и вся перспектива.

— Клясться не стану, но к совету прислушаюсь. А там время расставит все на свои места.

— Ну ладно, каторжанин, заболтался я с тобой. Тебе в камеру пора. На вот вместо «до свидания» номер моего телефона. Может быть, пригодится.

— Не пригодится, — буркнул Чиж, пряча визитку в карман.

А случилось все как по писаному. Примерно через неделю после выхода из Комсомольского РОВД Чиж собрал пацанов в ресторане «Татарстан» для беседы «за жисть». Лобызания кончились мордобоем. Причем морду били Чижу. Через месяц, не выдержав позора и ментовского проворства в борьбе с преступностью, Чиж отправился к очередному месту отсидки за совершение внеочередного преступления.

Больше с Чижом я не встречался, но его рассуждения о понятиях запомнил крепко.

Как-то Виктор Баженов «оформил» Рената Гиламова, криминального авторитета по кличке Ружье.

В то время я со всеми более-менее авторитетными уркага-нами знакомился, не миновал и Гиламова. Тот пожаловался:

— Юрий Александрович! Беспредел! Спокойно живу в Питере, никого не трогаю, к татарстанским делам отношения не имею. А меня по закону Татарстана, который в России не действует, взяли и «закрыли» на 30 суток!

— Ренат, прописан ты где?

— В Питере!

— А сидел последний раз где?

— В России!

— Ты татарин?

— Нет, по паспорту я русский! Чистокровный!

— А родился где?

— В Казани-и-и! — взвыл Ренат.

— Ну вот, видишь? Сам Аллах тебе велел по нашим законам отсидеть!

Долго мы с Ренатом говорили о жизни. И о воровской, и о ментовской. Ружье ничего нового мне о понятиях не сказал. Все одно и то же: вор ворует, когда захочет, а Верховный суд... ну, в общем, чего повторяться. Но я благодарен Гиламову. И вот за что.

Будучи относительно молодым оперативным работником, я для «солидности» в то время с бандитами не ругался матом, я с ними матом разговаривал. Когда с Ренатом «за жизнь» общались, он мне вдруг говорит:

— Юрий Александрович! Вот чем ты от меня отличаешься? Мы с тобою сидим в одной тюрьме, дышим одним воздухом, который парашей тянет, говорим на одном языке, обсуждаем одни проблемы. Разница-то небольшая: ты отсюда уйдешь прямо сейчас, ну а я чуть позже.

Эти слова буквально врезались в сознание. Действительно, чем я отличаюсь от профессионального уголовника Гиламова? После того разговора и до сегодняшнего дня я больше никогда не матерюсь. С урками говорю только на «Вы», чтобы лишний раз подчеркнуть, что оперработник, несмотря на общение с уголовником в тюремной камере, — свободный человек, в том числе свободный и от мата, а значит, совершенно не такой, как урка!