Александр Яковлев - Омут памяти

Другая категория — те, кто искренне отходили от сталинизма, но еще не были готовы подняться выше идеи совершенствования развитого социализма, выше ограниченных реформ. Очень часто эти люди были откровенны и по-своему последовательны, готовы к энергичной работе. Субъективно они вовсе не причисляли себя к консерваторам. Вербально они за Перестройку, но своими взглядами и действиями объективно способны были лишь свести Перестройку на нет.

И наконец, третья группа — мимикрирующая реакция, люди лицемерия. По своим интересам и, видимо, по внутренним душевным порывам они всецело в прошлом. Но достаточно хитры, чтобы не идти против Перестройки в лоб. Они понимали, что в данный момент общественные силы движутся в ином направлении и на поворот обратно (а они верят, что такой поворот возможен) нужно время. Они вполне освоили словарь и жестикуляцию Перестройки, не склонны были к крайностям, к которым толкает примитивная и оголтелая реакция, могли даже, если бы сочли для себя выгодным, дать этим крайностям отпор. Но объективно они, несомненно, и были тем фундаментом, на котором вызревала, формировалась неосталинистская альтернатива Реформации. И в этом смысле у них было будущее, что и подтвердилось созданием КПРФ.

В совокупности три описанные группы составляли, на мой взгляд, правоконсервативную часть политического спектра съезда и самой партии в целом. Было ошибкой мерить всех одним аршином. В частности, лишь самые реакционные, ультраправые [1] В то время была другая оценочная шкала определений. Не могу понять, почему политология записала коммунистов в левые. Партия, исповедующая национал-социализм. фашизм, антисемитизм, русофобию, не может быть левой. деятели были готовы, не откладывая, прибегнуть к насилию, если бы появилась такая возможность. Две другие группы, видимо, начинали понимать, что партия может добиться чего-то, лишь используя демократические процедуры. Так складывалась стратегия ползучей реставрации.

Съезд вел себя иногда странно и даже вроде бы противоречиво. Вспомним овацию Лигачеву после его самоотчета в начале съезда, а вслед затем поразившее, видимо, всех небольшое число голосов, поданных за него при голосовании в генсеки. Сюрреализм? Вовсе нет. Сначала многие делегаты поступили так, как привыкли поступать в аналогичных ситуациях. Затем во время тайного голосования они выразили свое действительное мнение.

Обратим внимание еще на один многозначительный аспект съезда. И те, кто сидел в зале, и те, кто смотрел его по ТВ, не могли не видеть: съезд мучился сомнениями, размышлял, искал и ошибался, делал собственные выводы. Многим делегатам — активным и честным, но политически неискушенным оказалось достаточно одной лишь недели общения, наблюдений, личного участия, чтобы у них спала с глаз пелена, появилось свое мнение, своя, действительно своя, а не заимствованная откуда-то оценка.

Конечно, были в зале и политические флюгеры, голосовавшие по принципу "куда ветер дует". Но не они делали погоду, они подлаживались к ней, надевая то валенки, то галоши, а порой — то и другое. Результаты голосований, если прослеживать их день за днем, эволюционировали на глазах в сторону поддержки здравого смысла. И тем самым они доказывали, что надежды и расчеты на самообновление партии не были пустыми. Именно эту, последнюю в моей жизни надежду я и пытался использовать в своей речи на съезде, призывая к тому, чтобы партия реформировалась, помолодела, отказалась от догматизма, от всевластия и мессианства, готовилась к политическому соперничеству.

Но здесь роковую роль сыграли руководители партии, ее верхушка, руководители местных партийных организаций, то есть номенлатурный аппарат. Они понимали, что демократизация партийной жизни, радикализация экономических и политических реформ приведут к тому, что их положение подвергнется большой тряске на дорожных колдобинах — ведь не по ровному асфальту предстояло ехать. Они испугались за себя, за свою судьбу. И снова интриги вокруг власти подрывали наметившиеся сдвиги к здравому смыслу.

Естествен вопрос: а каково было соотношение между разными типами консерватизма и какова динамика этого соотношения, в какую сторону оно менялось? Судить об этом можно лишь косвенно.

Любой социолог скажет: фактологическая основа для заключений была предельно мала, динамику процессов увидеть было почти невозможно, выводы, предсказания крайне рискованны. И все же закрадывается и такое соображение: может быть, мы не столь ненормальны, как сами о себе говорим и думаем? Анализируя съезд, говорят и пишут о несбывшихся ожиданиях. Возможно. Но поставим себя на место делегатов съезда: им-то впервые надо было решать и действовать не по указке. И ей-богу, для первого раза за столько десятилетий они сработали весьма неплохо. Но их предало руководство страны.

К сожалению, только после выборов руководящих органов КПСС были опубликованы результаты опроса, проведенного среди делегатов съезда до этих выборов. Опрос предсказал столь неожиданное поражение Лигачева. По личному рейтингу все места между Горбачевым (лидер, рейтинг 54,4) и Лигачевым (8,1) заняли политики из команды Перестройки. Более того, в первую десятку возможных лидеров партии из консерваторов попал только Лигачев. Но в ней оказались и пятеро из фактически выдвинутых потом на должность генсека кандидатур, в том числе три лидера, чей рейтинг оказался самым высоким: Горбачев, Яковлев, Бакатин.

Итоги съезда известны. От него многие ждали, как я уже писал, более массированного контрнаступления на реформы, антиперестроечного реванша, устранения с политической арены инициаторов и лидеров Перестройки. Одни ждали, а другие боялись этого. Просчитались или ошиблись, думается, и те и другие. Карасей оказалось меньше, а вот ершей — больше.

Съезд оказался не консервативным, как его часто называли, и не реакционным. Трудно назвать его леводемократическим или центристским, он не укладывается в привычные политические схемы, поскольку выбор на нем не сводился только к правому или левому спектру позиций. Съезд вообще не решал, на мой взгляд, задачу политического выбора. Эта задача была гораздо шире, заключалась, по сути, в выборе психологическом: пойдет ли после съезда партия по пути догматизма — не важно, старого или нового, — или же она наконец укажет на дверь фанатизму, зашоренности любого толка и станет на путь здравого практического смысла, когда политика и ее ориентиры определяются практическими действиями и результатами, а не их соответствием абстрактным схемам и формулам. И с этой точки зрения съезд можно назвать съездом неопределенностей, съездом исторической неуверенности.