Екатерина Цимбаева - Агата Кристи

Фред Миллер скончался на руках жены, оплаканный семьей в лучших традициях викторианских романов, — напрасно думать, что они описывали несуществовавший мир. Но этот мир быстро уходил в прошлое. В том же 1901 году умерла королева Виктория. Викторианская эпоха завершилась вместе с XIX веком.

Наступил XX век. Стряхнув бремя позднего викторианства, Англия наслаждалась безмятежностью эдвардианского десятилетия. То была пора карнавальной веселости балов и легкомысленности загородных приемов, изысканности всепроникающего art déco и удручающего упадка литературы. Эдвардианство открыло путь эмансипации и гигиене, слой за слоем освободив тела от вороха лишней одежды. Символами перемен стали велосипеды и роликовые коньки для обоих полов. Спорт перестал быть уделом богатых аристократов и бритоголовых профессионалов ринга. Плавание на совместных пляжах сделало смешным купание в бухтах для леди и джентльменов.

«Со смертью отца наша жизнь полностью переменилась. На смену безопасному беззаботному миру детства пришла реальность. Для меня не существует сомнений, что незыблемость домашнего очага держится на главе дома — мужчине. Мы привыкли подсмеиваться над выражением „Отец лучше знает“, но в нем отражена одна из характерных черт поздней викторианской эпохи. Отец — это фундамент, на котором покоится дом. Отец любит, чтобы семья садилась за стол в одно и то же время; после обеда отца не следует беспокоить; отец хотел бы поиграть с тобой в четыре руки. Все это выполняется беспрекословно. Отец заботится о том, чтобы семья была сыта, чтобы в доме поддерживался заведенный порядок, чтобы можно было заниматься музыкой».

Оказалось, однако, что предоставленная самой себе миссис Миллер способна трезво оценивать ситуацию и находить разумные решения. Откажись она раньше от милой викторианской женской отстраненности, семья могла бы и не разориться. От финансового краха уцелели деньги, завещанные дедом непосредственно внукам. Каждому досталось по 100 фунтов в год, что вместе с обещанным матери пожизненным небольшим доходом от одной из дедушкиных фирм оставляло возможность небогатого, но подобающего существования. Однако расходы необходимо было жестко урезать. Первым делом следовало продать Эшфилд и переселиться в домик поскромнее. Но сверх ожидания, она натолкнулась на противодействие детей. Они решительно и единодушно воспротивились продаже Эшфилда и умоляли сохранить его. «Это наш дом, — говорили мы, — и мы не вынесем его потери». Джеймс Уотс обещал небольшую, но постоянную добавку к тещиным деньгам. «Наконец, тронутая, как мне кажется, больше всего моей отчаянной любовью к дому, мама сдалась. Она решила, что, во всяком случае, можно попытаться. Теперь я понимаю, что неблагоразумно было так цепляться за него. Конечно же надо было продать Эшфилд и купить более подходящий дом. Но хотя мама прекрасно понимала это и тогда, а еще больше потом, все же, мне кажется, она была довольна, что мы там оставались: ведь Эшфилд долгие годы так много значил для меня! Мое пристанище, кров, приют, место, которому я действительно принадлежала. Мне никогда не приходилось страдать от отсутствия корней. Хотя сохранять Эшфилд было безумием, именно благодаря этому безумию я приобрела нечто очень ценное: сокровищницу воспоминаний».

Уступив младшей дочери, миссис Миллер, по крайней мере, позаботилась поскорее устроить жизнь старших детей. В следующем сентябре, до окончания срока траура, по ее настоянию Мэдж вышла за Джеймса Уотса. Миссис Миллер, конечно, вслух не объясняла необходимость венчаться без промедления простым желанием избавить дочь от нужды. «Мама уверяла, и, думаю, в этом была доля правды, что с течением времени, когда они с Мэдж сблизятся еще теснее, расставаться станет труднее». Отец Джеймса тоже по каким-то неясным причинам стремился к тому, чтобы сын, едва окончивший Оксфорд, немедленно женился в столь раннем по английским понятиям возрасте. Он даже обещал выделить сыну землю из своих владений и построить дом для молодой пары (годы спустя дом еще не достроили, а когда он был готов, Джеймсу и Мэдж пришла пора занять после смерти старого Уотса родовой особняк).

Англо-бурская война очень удачно разразилась в эти же месяцы и решила судьбу безалаберного Монти, уже бесплодно перепробовавшего несколько профессий. Вступив в армию добровольцем на волне патриотического энтузиазма, он так в ней и остался. Где еще можно было получить жалованье и положение, не облекая себя ответственностью и раздумьями? Военная служба в Африке или Индии, грозившая в ту пору лишь опасностями тропических болезней, была веками испытанным прибежищем для непутевых, но добропорядочных сыновей. Дамы Миллер вздохнули с облегчением, пристроив «главу рода» к приличному делу.

Сразу по кончине отца Агата осталась в опустевшем Эшфилде совершенно одна, на попечении кухарки Джейн: мама с Мэдж уехали на юг Франции для восстановления душевного покоя. Девочка восстанавливала свой покой доступными ей средствами, пытаясь по-взрослому командовать в доме, что Джейн вежливо игнорировала. Через долгие три недели мать вернулась. Агата очень хорошо осознала глубину уже свершившейся потери и страшно боялась потерять еще и маму.

«Мы не были больше семьей Миллер; немолодая женщина и маленькая наивная девочка, совершенно не готовая к превратностям судьбы, просто оказались теперь вдвоем, и, хотя внешне мало что изменилось, жизнь стала другой.

После папиной смерти у мамы начались сердечные приступы. Впервые я поняла, что значит беспокоиться о других, но, неопытная и маленькая, я сильно все преувеличивала. По ночам я просыпалась с отчаянно бьющимся сердцем, уверенная, что мама умерла. Двенадцать и тринадцать лет — самый подходящий возраст для таких волнений. Думаю, я понимала, что схожу с ума напрасно и что страхи мои необоснованны, но ничего не могла с собой поделать.

Я никогда не признавалась маме в этих ужасных приступах страха за нее, и, наверное, она никогда о них не подозревала. Каждый раз, когда она отправлялась в город, я безумно боялась, что ее могут задавить. Сейчас все это кажется таким глупым, лишним. Со временем, через год или два, мои страхи постепенно улеглись. Конечно, я всегда страдала от избытка воображения, сослужившего мне хорошую службу в моей профессии, в самом деле, фантазия — основа писательского ремесла, но в других случаях она может вызвать массу неприятных переживаний».

Конечно, девочку ужасала перспектива остаться одной в мире, огромность которого она постепенно осознавала. Но дело было не только в страхе за мать. Просто наступила пора бесконечных отроческих переживаний, поиска себя и своего места в жизни: Агата Миллер потихоньку взрослела.