Екатерина Цимбаева - Агата Кристи

«— Извините меня, мэм, — дрожащим от негодования голосом сказала старшая из них, Мэри, спустя несколько дней, — нас не устраивает питание. — Два раза в неделю мы ели рыбу и потроха. — Я привыкла каждый день съедать полноценный кусок мяса.

Мама попыталась втолковать ей, что введены ограничения и мы должны есть рыбу и мясо, объявленное „съедобным“, два или три раза в неделю. Мэри только качала головой.

— Это несправедливо. Никто не имеет права так обращаться с нами, это несправедливо».

Однако без служанок в Эшфилде действительно стало нельзя обходиться. С началом войны ослепшая, старчески подозрительная бабушка-тетушка вынужденно покинула родной Илинг и перебралась к племяннице, которую некогда забрала к себе от родной матери. Наступила расплата за прежнее равнодушие к воспитаннице. С ее приездом большинство комнат превратилось буквально в мебельные склады, а настроение матери Агаты еще сильнее ухудшилось. Бабушка сидела посреди всего нажитого за долгую жизнь и теперь никому не нужного добра, слезы текли из ее невидящих глаз, а вокруг рушился привычный и понятный ей мир. Остались вдали добрые друзья-соседи, исчезли удовольствия обыденной жизни, даже газету она не могла прочесть, — а племянница не хотела ее замечать, и молодой внучке не хватало для старушки ни времени, ни внимания. Долгие годы спустя Агата поняла, как безнадежно тяжело старческое одиночество. Но в ту пору окружавшая действительность казалась ей вполне естественной: война так война. Молодость принимает все.

Арчи отправили на фронт одним из первых. Агата успела всего полчаса повидать жениха перед его отправлением во Францию. «Как и все летчики, он был совершенно убежден, что его убьют и мы больше никогда не увидимся. Спокойный и беззаботный, как обычно, он вместе со всеми первыми пилотами воздушного флота считал, что война прикончит их, и очень скоро — во всяком случае, первую волну. Германская авиация славилась своим могуществом». Могущество! Еще не завершились споры о сравнительных достоинствах летательных аппаратов легче или тяжелее воздуха. В небесах Первой мировой аэропланы Антанты боролись с германскими дирижаблями-цеппелинами, огромными и страшными на вид, ценою в миллион марок каждый, но уязвимыми от одного хорошего выстрела в их воздушный баллон. Авиация стремительно развивалась для нужд воюющих армий. К задачам разведки и коррекции артиллерийского огня быстро прибавились новые: появились истребители и бомбардировщики. Арчи Кристи летал на истребителях, что при его храбрости было смертельно опасно, но, по правде сказать, летчики оказались не в худшем положении, чем в мирное время. По-прежнему смерть грозила им скорее не от врага, а от собственной машины. Зато им почти не угрожали раны. Невеста могла быть уверена: Арчи или погибнет, или вернется целым и невредимым, — среднего не дано.

Агата направилась в отделение Красного Креста. Города на южном побережье готовились принимать раненых, в Торки под госпиталь заняли мэрию. Первоначально девушек не ждало ничего интереснее работы уборщицами (разумеется, безвозмездно). Уход за ранеными мужчинами казался неподобающим для барышень, в помощь медицинским сестрам пришли дамы, ранее преуспевшие в роли сиделок-благотворительниц. Но первые раненые появились очень — слишком — скоро, и тотчас всем стало не до хорошего тона. «Большинство дам средних лет не имели настоящего представления о том, что означает уход за ранеными, и, преисполнившись самыми добрыми намерениями, как-то не подумали, что им придется иметь дело с такими вещами, как судна, утки, последствия рвоты и запах гниющих ран. Такие идеалистки с готовностью уступили свои обязанности: им никогда и в голову не приходило, признались они, что придется заниматься чем-то подобным. Так получилось, что девушки сменили их и заняли свои места у постелей раненых». Их ждало резкое погружение в грубейшие формы реальности. Их право на обморок, еще вчера культивируемое, стало запретным даже в самых ужасных ситуациях операционных и моргов. Их гоняли с поручениями те, кто прежде делал им реверансы. Всякое проявление ими слабости при виде крови или ампутированных конечностей встречало презрение медицинских сестер. Доктора, недавно с любезнейшим видом приходившие в их дома по вызовам, теперь смотрели сквозь них и швыряли им под ноги полотенца. Они общались с простыми, необразованными мужланами-солдатами, к которым их доселе и близко не подпускали.

И девушки выдержали.

Естественно, корсеты, длинные юбки и изящные прически пришлось забыть. Годом ранее мать Арчи высоко поднимала брови, видя его невесту в отложном воротничке вместо приличного стоячего, теперь война внесла и не такие перемены. В Женских вспомогательных частях девушки облачились в брюки с сапогами, в повседневной одежде ноги оказались открыты от середины икр — и никого это уже не интересовало. В далеком прошлом остались всякие заботы о мелочах репутации, предложение соблюдать воскресный день звучало как шутка — на войне нет выходных. К ужасу бабушки, Агата возвращалась ночью из госпиталя в полном одиночестве, но если ей вдруг и попадался подвыпивший солдат, тот почитал своей обязанностью проводить госпитальную сестру до дома со всею галантностью и благодарностью за ее труд.

От Арчи приходили добрые вести: он был жив, получил уже несколько орденов (в том числе русский орден Святого Станислава), его несколько раз упомянул сам генерал Френч среди храбрейших офицеров, он продвигался в чинах. На Рождество 1914 года он получил увольнительную на несколько дней (германская армия могла бы атаковать ослабленного праздниками противника, но ведь и она была распущена по домам!). Жених и невеста прошли долгий и очень несхожий путь, увидели мир по-новому и по-разному, им было тяжелее обычного понимать друг друга. Они встретились в Лондоне. Агата мечтала немедленно выйти за него замуж, и мать вдруг поддержала ее. «Ты права, — сказала она. — Я думаю, теперь глупо думать о таких вещах, как риск». По своему обыкновению, миссис Миллер выдвигала предлоги и не упоминала главного. А главным было то, что длинные ежедневные списки погибших в газетах ясно показывали, что после войны найти мужа будет невероятно сложно. А положение вдовы, пусть даже с ребенком, все же намного перспективнее положения незамужней и уже не юной девицы.

Однако Арчи резко отверг саму мысль о браке:

«— Нельзя придумать ничего глупее, — сказал он. — Все мои друзья тоже так считают. Слишком эгоистично и совершенно неправильно жениться очертя голову и оставить после себя молодую вдову, а может быть, и с ребенком.

Я не согласилась с ним. Я страстно отстаивала свое мнение».