Екатерина Цимбаева - Агата Кристи

Независимая, резковатая по манерам современная девица, к удивлению, устроила свою судьбу самым достойным образом. Это не был скоропалительный брак военных лет без мысли о будущем, как у ее родителей. Со своим избранником она познакомилась в доме любимой тети Москитик, куда он приехал как друг ее сына Джека. Хьюберт происходил из обеспеченной и приличной семьи владельцев огромного особняка в Уэльсе, увлекался разведением собак грейхаундов и даже носил монокль, — ничего лучшего не вообразить. Разумеется, никаких возражений брак вызвать не мог, Агата его не ожидала, но шоком событие ни в коем случае не стало.

«— Я приятно удивлена, что ты заранее уведомила меня о свадьбе, а не поставила перед свершившимся фактом.

Розалинда покраснела, и я догадалась, что попала в точку.

— Полагаю, это Хьюберт заставил тебя мне сообщить?

— Ну… В общем да, — ответила Розалинда. — Он напомнил, что мне нет еще двадцати одного года.

— Ну что ж, — сказала я, — придется тебе смириться с моим присутствием на свадьбе.

Было в Розалинде что-то „устричное“, что всегда меня забавляло, и в тот момент я тоже не удержалась от смеха».

Арчи Кристи давно уже не существовал в жизни дочери, никто и не вспомнил о нем, на свадьбу его не пригласили, но отцом он числился и вопрос о нем неожиданно всплыл, когда в Бюро записи актов гражданского состояния состоялась церемония с желаемым невестой «минимумом суеты». Регистратор не поверил в звание отца Розалинды: полковник Арчибальд Кристи, кавалер ордена «За безупречную службу», истребительный полк Военно-воздушных сил Великобритании.

«— Если он служил в Королевских военно-воздушных силах, он не может быть полковником, — сказал регистратор.

— Тем не менее он полковник, — твердо ответила Розалинда, — его звание указано верно.

— Он должен называться командиром эскадрильи, — настаивал регистратор.

— Но он не называется командиром эскадрильи, — Розалинда изо всех сил старалась втолковать, что двадцать лет назад все было по-другому и Королевских военно-воздушных сил еще не существовало. Регистратор твердил свое: летчик не может называться полковником. Тогда мне пришлось удостоверить „показания“ Розалинды, и в конце концов регистратор с крайней неохотой записал звание Арчи так, как мы говорили».

В 1942 году Англии стало легче: уже воевал СССР, наконец вступили в войну и США. Да и сама Англия привыкла к иному существованию или, во всяком случае, привыкла Агата Маллоуэн: «Происходящее вокруг стало представляться уже не кошмаром, а чем-то обыденным, казалось, что так было всегда. Обычным, в сущности, стало даже ожидание того, что тебя могут скоро убить, что убить могут людей, которых ты любишь больше всего на свете, что в любой момент ты можешь узнать о гибели друзей. Разбитые окна, бомбы, фугасы, а позднее крылатые бомбы и ракеты — все это воспринималось не как нечто из ряда вон выходящее, а абсолютно в порядке вещей. Война шла уже три года, и все это стало нашей повседневностью. Мы не могли даже представить себе жизнь без войны».

На Рождество 1942 года Хьюберт Причард получил отпуск — прямо как в первую войну, когда обе армии распускались на праздники! Опять только Восточный фронт не знал каникул… А 21 сентября 1943 года у Розалинды родился сын Мэтью. Надо признать, что женщины, способные родить ребенка в 1943-м, обладали исключительно устойчивой психикой, не подверженной стрессам военных лет! Бабушка не присутствовала при появлении внука на свет: дочь отправилась рожать под крылышко любимой тети Москитик, чем та была горда и счастлива. Но война многое изменила. В условиях нехватки врачей родильные дома перестали рассматриваться как заведения, куда приличным леди не следовало ложиться. Малыш появился на свет в роддоме около Эбни, а послеродовой период, оказавшийся крайне тяжелым, Розалинда провела в самом Эбни. Война ворвалась в его быт самым решительным образом: вместо шестнадцати человек прислуги у Мэдж осталась единственная приходящая кухарка! В шестьдесят лет ей пришлось учиться все делать самой и по дому, и в саду. Но то была Москитик! Словно динамо-машина, она носилась по дому и все успевала. Младшая сестра во время своих визитов поражалась неведомо откуда взявшимся трудолюбию и умелости старшей:

«Она все тогда делала сама — вытирала пыль, прибирала, подметала, разжигала камины, начищала медные ручки, до блеска натирала полированную мебель, а потом подавала всем ранний чай. После завтрака она чистила ванны и застилала постели. К половине одиннадцатого все в доме блестело, и она мчалась в огород, где росло много молодой картошки, гороха, фасоли, пищевых бобов, спаржи, моркови и прочих овощей. Ни один сорняк не смел поднять голову у Москитика в огороде. Никакой сорной травы никогда никто не видел и на розовых клумбах и цветниках, окружавших дом».

Хьюберт сумел приехать по случаю рождения сына и, как и его жена, лопался от гордости при виде крепкого карапуза. Но Розалинде требовалась серьезная врачебная помощь, пришлось на короткий срок перевезти ее в Лондон, где временно ослабли бомбежки (все силы Германии ударили по СССР в судорожной попытке отстоять свой «восточный вал»). Не успели они с Мэтью обосноваться в конюшенном домике, как бомбардировки снова усилились (обреченность восточных усилий рикошетом ударила по Западному фронту, где Германия еще надеялась на успех). К защите новорожденного от возможной гибели его мать и бабушка подошли несколько легкомысленно, хотя, возможно, иного выхода и не было: «Каждый вечер мы находились в состоянии полной готовности. Как только звучала сирена, мы быстро совали Мэтью с его переносной кроваткой под большой стол из папье-маше с толстым стеклом наверху — это была самая тяжелая вещь, какую мы нашли для его прикрытия. Молодой матери такие переживания давались тяжело». К счастью, вскоре оправившаяся Розалинда сумела уехать с малышом и няней в валлийский особняк Причардов, безопасный и абсолютно пустой: ее свекор умер, свекровь уехала, Хьюберт участвовал в высадке в Нормандии.

И пропал без вести.

«Мы, конечно, надеялись — человек всегда надеется, — но, думаю, в глубине души Розалинда знала. Она тоже из тех, кто всегда ожидает худшего. Да и было в Хьюберте нечто — не то чтобы печальное, но что-то во взгляде, во всем облике, что наводило на мысль: долгая жизнь ему не суждена.

В течение многих месяцев никаких новостей о Хьюберте не было. То известие, которое наконец пришло, Розалинда, скорее всего, получила на сутки раньше, чем сказала мне о нем. Держалась как обычно — она всегда была человеком огромного мужества. В конце концов, с неохотой, но зная, что сделать это все равно придется, она резко сказала: „Тебе, наверное, надо прочесть это“ — и протянула телеграмму, в которой сообщалось, что Хьюберт теперь уже определенно числился среди погибших в бою.