Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Во многих из этих статей чувствуется не только радость жизни, но и радость творчества. Именно в те первые недели 1950 г. Маркес стал получать истинное удовольствие от своей работы.

Едва он начал привыкать к этой своей новой жизни, ему нанесли неожиданный визит. 18 февраля, в субботу, накануне карнавала, в обеденное время его нашла в книжном магазине его мать Луиса Сантьяга, прибывшая в Барранкилью по реке из Сукре. У его друзей хватило ума не направить ее в «небоскреб». Встреча с матерью в книжном магазине ляжет в основу первого эпизода мемуаров Маркеса «Жить, чтобы рассказывать о жизни». В семье опять кончились деньги, и Луиса Сантьяга направлялась в Аракатаку, чтобы заняться продажей старого дома ее отца. Теперь матери и сыну предстояло вдвоем совершить точно такое же путешествие, какое Луиса в одиночку предприняла более пятнадцати лет назад, когда ехала к забывшему ее маленькому сыну, которого она оставила у родителей несколькими годами раньше. И вот она опять вернулась — за две недели до двадцатитрехлетия Габито [360].

Гарсиа Маркес дописал статью для номера газеты, который должен был выйти на следующий день, вместе с матерью сел на семичасовой пароход, и они поплыли в Сьенагу через «большое болото». Это путешествие он незабываемо опишет в своих мемуарах. Из Сьенаги они поехали в Аракатаку на том самом желтом поезде, который и тогда, как и пятнадцать лет назад, курсировал между этими двумя городами. Они прибыли в Аракатаку и пошли по пустынным улицам, пытаясь спрятаться от солнца под сенью ореховых деревьев [361]. Гарсиа Маркес расценивает тот визит как самое важное событие в своей жизни, окончательно убедившее его в том, что его призвание — литературное творчество, и сподвигнувшее его на создание своего первого серьезного произведения — повести «Палая листва». Вот почему он начинает свои мемуары «Жить, чтобы рассказывать о жизни» не с того момента, как он появился на свет, а именно с этого эпизода, который, без сомнения, вдыхает жизнь во все повествование целиком.

Возвращение в прошлое произвело на него ошеломляющий эффект. Каждая улица будто подталкивала его к дому, где он родился. Неужели это и есть Аракатака его детства — эти ветхие домишки, пыльные улочки, облупливающаяся игрушечная церковь? Оставшиеся в памяти людные зеленые бульвары были пустынны; казалось, их уже ничто и никогда не оживит. Все, на что падал его взгляд, было покрыто слоем пыли и одряхлело до неузнаваемости. У взрослых вид был больной, усталый, обреченный; его ровесники выглядели гораздо старше своих лет; их дети все были пузатые и апатичные. Создавалось впечатление, что городок оккупирован бродячими собаками и стервятниками [362]. Казалось, все вокруг мертвы, живы только он да его мать. Или, как в сказке, он был мертв, а теперь вдруг неожиданно воскрес.

Дойдя до угла, напротив которого, строго по диагонали, стоял на улице Монсеньора Эспехо старый дом полковника Маркеса, Луиса с Габито остановились у старой аптеки доктора Альфреда Барбосы. За прилавком жена венесуэльца, Адриана Бердуго, строчила на швейной машинке. «Как поживаешь, comadre [363]?» обратилась к ней Луиса. Женщина обернулась, в ее лице отразилось потрясение, она попыталась что-то сказать, но не смогла. Молча они обе обнялись и проплакали несколько минут. Гарсиа Маркес смотрел по сторонам, с изумлением думая, что не только расстояние отделяет его от Аракатаки — само время. Некогда он боялся старого аптекаря, который теперь являл собой жалкое зрелище — худой и сморщенный, как засохшая ветка, облысевший, почти беззубый. Когда они справились о его самочувствии, старик — почти с укоризной — прошамкал: «Вы понятия не имеете, что пережил этот город» [364].

Спустя годы Гарсиа Маркес скажет: «Во время той поездки в Аракатаку я понял нечто очень важное: все, что произошло со мной в детстве, имело художественную ценность, но я осознал это только тогда. С того момента как я написал „Палую листву“, я понял, что хочу быть писателем, что никто не сможет мне в этом помешать и что мне осталось только одно: попытаться стать лучшим писателем на свете» [365]. По иронии судьбы, как это часто бывает при возвращении, их миссия не увенчалась успехом: Луисе не удалось договориться с людьми, которые в тот момент снимали дом ее родителей. И вообще вся поездка была результатом недопонимания, да и сама Луиса сомневалась, что стоит продавать отчий дом. Что касается Гарсиа Маркеса, пока не были опубликованы его мемуары, в которых он подробно описывает, как они с матерью совершали экскурсию по старому осыпающемуся зданию, он всегда утверждал, что тогда не смог войти в дом своего детства, да и после ни разу там не был. «Если б вошел, перестал бы быть писателем. Там лежит ключ», — сказал он однажды [366]. А в мемуарах он был в том доме.

Маркес говорит, что после поездки в Аракатаку он тотчас же решил бросить работу над «Домом» и взять другой курс. На первый взгляд это удивляет: казалось бы, возвращение в дом детства должно послужить толчком к тому, чтобы с удвоенной силой продолжить работу над романом, на создание которого этот дом его вдохновил. А он переключился на город, в котором находился тот дом. Дело в том, что в «Доме» воспроизведен не тот реальный дом, а вымышленный образ, призванный служить ему ширмой. Теперь наконец-то Маркес был готов открыто взглянуть на сооружение, не дававшее ему покоя на протяжении многих лет, и перестроить вокруг него старый город, который он все еще хранил в своем воображении. Так родился городок Макондо.

На ум невольно приходит Пруст. Только Гарсиа Маркес выясняет, что он в отличие от Аракатаки, которая во многих отношениях умерла, пока еще жив. И ему каким-то чудом удалось вернуть свою мать: он не помнит, чтобы когда-либо жил с ней в том доме, но теперь наконец-то они вместе посетили его; и впервые в жизни он путешествует с ней вдвоем [367]. Естественно, он не говорит, даже не заикается о том, что его встреча с матерью в «Книжном мире» предыдущим днем — это, по сути, повторение их «первой» встречи (первой из тех, что он помнит), произошедшей тогда, когда ему было шесть-семь лет. И в той более поздней сцене рассказчик, сам Гарсиа Маркес, будто персонаж, навеянный «Царем Эдипом», вкладывает в ее уста слова: «Я — твоя мать».

Поездка в Аракатаку не только пробудила в нем воспоминания и изменила его отношение к собственному прошлому, но и подсказала, в каком ключе он должен писать новый роман. Теперь на свой родной город он смотрел сквозь призму творчества Фолкнера и других модернистов 1920-х гг. — Джойса, Пруста и Вирджинии Вулф. На самом деле «Дом» создавался в духе романов XIX в. — под влиянием книг, которыми восхищались интеллектуалы Картахены (как, например, «Дом о семи фронтонах» Хоторна). Теперь же Маркес будет выстраивать многоплановые по времени повествования. Он больше не был погребен в том застывшем доме вместе со своим дедом. Он убежал из него.