Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Спустя неделю, еще не успев толком ничего выяснить об этом чудовищном событии, он получил известие о том, что Габриэль Элихио с конференции отправился не домой, в Сукре, а приехал в Барранкилью. Габито сел в автобус, следовавший до центра города, и встретился с перепуганным отцом (тот тоже слышал печальные новости) в кафе «Рим». Из-за усиливающегося политического террора и он сам, и Луиса Сантьяга и так уже опасались за будущее своей семьи, и это варварское убийство стало последней каплей. (Говоря по чести, в последнее время, с тех пор как в ту часть города, где он практиковал, перебрался настоящий доктор, Габриэль Элихио испытывал финансовые затруднения.) В Картахене он был с Густаво, который с этого времени стал его правой рукой, и уже навел кое-какие справки у своих друзей по партии и у родственников, намереваясь перевезти туда свою семью. Он хотел, чтобы Габито помог им обосноваться на новом месте, а потом и сам переехал в Картахену, чтобы помогать семье материально, ибо ее финансовое положение было не просто тяжелым, а отчаянным. Более того, настаивал Габриэль Элихио, Габито должен был вернуться к занятиям юриспруденцией [389].

На первый взгляд страхи Габриэля Элихио казались нелепыми. Сукре, по сути, был территорией консерваторов, сам Габриэль Элихио принимал участие в политической жизни города и мог рассчитывать на поддержку властей. Бежать следовало либералам, таким людям, как Деметрио Барча — он, собственно, так и поступил, — а семье Гарсиа Маркеса вроде бы ничего не угрожало. К тому же убийство Каетано не имело политической подоплеки. Но в то время начали появляться бичующие плакаты — признак раздробления общества — с политическими и антикоррупционными лозунгами, а также содержащие обвинения в сексуальной распущенности отдельных личностей. Снова свирепствовала вендетта. А Габриэль Элихио, конечно же, был героем множества сексуальных скандалов.

С тяжелым сердцем Габито согласился уступить требованиям отца, и Габриэль Элихио вернулся в Сукре, где стал заниматься подготовкой к переезду. Луиса была убита горем. «Мама плакала, когда мы приехали в Сукре, — вспоминает Лихия, — плакала, когда уезжали из него» [390], Семья Гарсиа Маркес прожила в Сукре более одиннадцати лет. Там родились Хайме, Эрнандо, Альфредо и Элихио Габриэль; там умерла Транкилина. И Габриэль Элихио в кои-то веки добился некоторого авторитета и влияния в окруженном со всех сторон водой маленьком городке. Даже построил там свой первый дом. А теперь вся семья, как незадолго до них Барчи, как Габито и Луис Энрике в 1948 г., спасалась бегством от Violencia.

Для самого Габито это была катастрофа. Можно только догадываться, какие муки он испытывал, позволив вернуть себя в лоно семьи, с которой он почти никогда не жил подолгу. С руководством El Heraldo он договорился, что будет присылать им статьи для «Жирафа» из Картахены. Они великодушно согласились выдать ему 600 песо за полгода вперед — его зарплата за подготовку рубрики и семи редакционных статей, зачастую политически компрометирующих, в неделю. Для него — кошмар, для Фуэнмайора — удача.

Первый год выдался сумасшедшим. Дети не смогли продолжить учебу в школе, а младшие еще даже не начинали учиться. После всех предыдущих неудач Габриэль Элихио, вероятно, не рассчитывал, что сможет добиться успеха в Картахене как аптекарь, хотя попытку предпринял. Он также попытался — без особого энтузиазма — практиковать как врач, но Картахена не была перспективной ареной для шарлатана; не прошло и года, как он снова стал странствующим врачом, скитаясь по региону Сукре, как и четырнадцать лет назад, до того, как они приехали в Барранкилью. Больше уж Габриэль Элихио никогда не сможет целиком и полностью обеспечивать жену и детей. Пройдет десять лет, прежде чем можно будет сказать, что семья Гарсиа Маркес вновь начала становиться на ноги — и то лишь потому, что большинство детей уедут из дома и Марго возьмет на себя заботу о родных.

Вероятно, Габито вернулся в Картахену с надеждой, что он не задержится там надолго, но считая своим долгом помочь семье обосноваться в этом дорогом и не всегда гостеприимном городе. Он пришел в El Universal, что называется, поджав хвост, и был немало удивлен и обрадован тем, что Сабала, Лопес Эскауриаса и все его прежние коллеги встретили его с распростертыми объятиями и даже предложили ему месячное жалование больше того, что он получил в Барранкилье [391].

А вот к занятиям юриспруденцией Габито не вернулся. Когда он пошел — без большой охоты — восстанавливаться в университет, выяснилось, что в конце 1949 г. у него было три «хвоста», а не два, и это означало, что на четвертый курс его не возьмут — ему придется повторно учиться на третьем [392]. Габито быстро отбросил эту идею, но отец, узнав о его решении, накричал на своего строптивого старшего сына. По словам Густаво, Габриэль Элихио устроил Габито допрос на этот счет в весьма символическом месте — на бульваре Мучеников, пролегавшем сразу же за границами Старого города. Когда Габито подтвердил, что намерен бросить юриспруденцию и полностью посвятить себя писательскому труду, Габриэль Элихио произнес фразу, которая в семье станет легендарной. «Ты кончишь тем, что будешь жрать бумагу!» — взревел он [393].

Появление в городе большой, неуправляемой, бедной семьи создавало неудобства и, конечно, было унизительно для молодого человека, привыкшего скрывать свою бедность и свои комплексы под клоунским нарядом и шутовством. Гарсиа Маркес вспоминает, что в свою первую ночь в новом доме он наткнулся на мешок с останками бабушки, которые Луиса Сантьяга привезла для перезахоронения в городе их нового места жительства [394]. Затруднительное положение семьи Гарсиа Маркеса у Рамиро де ла Эсприэльи вызывало насмешливое сочувствие, которое он выразил в прозвище, данном Габриэлю Элихио, — «жеребец» [395]. Да и Габриэль Элихио не скрывал от окружающих своего отношения к сыну. Однажды Карлос Алеман встретил Габриэля Элихио и справился у него про Габито, а отец стал бурно жаловаться, что сына никогда нет рядом, когда он нужен. «Передай этому блудному сперматозоиду, чтоб мать навестил», — орал он [396]. А в другой раз, когда де ла Эсприэлья, пытаясь вступиться за Маркеса перед его отцом, обвинявшим в чем-то сына, сказал, что теперь Габито считают «одним из лучшим писателей в стране», Габриэль Элихио рявкнул: «Да, он фантазер еще тот, с детства врет и не краснеет!» [397]

В начале июля, отработав свой долг, Гарсиа Маркес перестал посылать статьи для «Жирафа» в El Heraldo (в той газете он не будет печататься до февраля 1952 г.). Однако он продолжал работать над своими произведениями, что было не так-то просто делать среди домашнего хаоса. Густаво вспомнил один случай, наглядно демонстрирующий степень тщеславия Маркеса: «Габито не помнит, но он… однажды сказал мне: „Слушай, помоги-ка мне, а?“ — и достал рукопись „Палой листвы“. Мы прочитали половину, как он вдруг встал и заявил: „Это ничего, но я намерен написать нечто такое, что будут читать больше, чем „Дон Кихота““» [398]. В марте в Боготе был опубликован еще один из рассказов Маркеса — «Набо — негритенок, заставивший ждать ангелов» [399]. Это первый рассказ, так сказать, с «маркесовским» названием, написанный в манере его более поздних произведений [400].