Екатерина Глаголева - Вашингтон

Мэдисон уговаривал Вашингтона применить право вето. Президент не считал себя специалистом в финансовых делах, а потому попросил высказаться всех членов правительства, предоставив, однако, последнее слово Гамильтону, чтобы тот мог ответить на все аргументы оппонентов. У Вашингтона было десять дней, чтобы принять решение.

Генеральный прокурор Эдмунд Рэндольф считал, что создание банка противоречит Конституции. Томас Джефферсон полагал, что государственные монополии и центральные банки — орудия угнетения в руках исполнительной власти, ассоциирующиеся с монархическим игом. Джон Адамс, хотя его ни о чем не спрашивали, тоже подал голос против. Поколебавшись, Вашингтон из предосторожности попросил Мэдисона составить проект заявления об отклонении закона о Центральном банке, сообщив об этом Гамильтону. Тот за неделю настрочил объемистый меморандум, разбив жалкие доводы противников железными аргументами. Центральный банк поможет федеральному правительству противостоять кризисным ситуациям. Его создание «необходимо и целесообразно», а согласно Конституции, президент может рекомендовать этот шаг Конгрессу. Правительство полномочно применять те меры, которые считает нужным для достижения своих целей.

Вашингтон подписал закон 25 февраля 1791 года. А 22 февраля, в день его рождения, в Лондоне вышла первая часть трактата «Права человека» — ответ Томаса Пейна на враждебные французской революции «Размышления» Эдмунда Бёрка. Пейн посвятил публикацию Вашингтону и сообщил, что постарался максимально удешевить издание, чтобы лишь компенсировать расходы на бумагу, как в свое время с эссе «Здравый смысл». В новом труде автор разъяснял преимущества республиканской формы правления и призывал англичан свергнуть монархию так же, как это было сделано во Франции. В Великобритании его обвинили в предательстве, поэтому он бежал во Францию, где в 1792 году был избран в Конвент. Джефферсон помог опубликовать «Права человека» в Филадельфии, а в качестве предисловия было помещено его письмо издателю с выражением радости по поводу того, что кто-то наконец дал отпор «политической ереси, распространившейся среди нас». Это было истолковано как явный намек на скрытый монархизм антиреволюционного трактата Джона Адамса «Размышления о Давиле» 1791 года и вызвало пересуды. Джефферсон направил Вашингтону письмо с оправданиями, но тот даже не ответил — настолько был зол. Еще не хватало, чтобы члены правительства подсиживали друг друга!

Обострившиеся разногласия, грозившие расколоть страну по географическому принципу, вынудили Вашингтона вновь отправиться в дорогу: теперь он намеревался объехать южные штаты и выяснить, действительно ли инициативы Гамильтона встречают сопротивление на местах. Ему предстояло проделать 1816 миль верхом или в экипаже; с учетом плохих дорог он отвел на поездку три месяца. Несколько дней он провел над картой, вымеряя расстояния, планируя время в пути и места ночевок, словно готовился к военной кампании. Наконец в конце марта президентский поезд выехал из Филадельфии. Раб Парис трусил на Прескотте — парадном жеребце, на котором Вашингтон будет въезжать в города. Рядом бежала борзая по кличке Корнуоллис.

Вашингтон нанял большое судно для сплава по реке Северн в Мэриленде, но экипаж оказался неумелым, и в темную бурную ночь, при вспышках молний и раскатах грома, судно дважды садилось на мель. Команда бестолково металась по палубе; президент находился под ней, скрючившись в койке. Этот кошмар длился до самого утра, когда, наконец, они причалили в Аннаполисе и остановились в таверне.

Там состоялось собрание землевладельцев из Джорджтауна и Карролсберга, соперничавших за право возвести на своих участках правительственные здания. Президент обрадовал их: новый федеральный округ расположится на территории обоих районов.

Перед отъездом Вашингтон встретился с Пьером Шарлем Ланфаном, вызвавшимся стать главным архитектором новой столицы, и изучил его наброски. Ланфан намеревался построить резиденцию Конгресса на поросшем лесом холме Дженкинс-Хилл, чтобы центр города был виден с окраин. На другом холме будет заложена резиденция исполнительной власти: оттуда открывается роскошный вид на Потомак и можно будет разглядеть Александрию (а то и Маунт-Вернон). Француз отказался от планировки в виде шахматной доски, подходящей лишь для «плоских» городов, предпочитая диагонали, которые должны были внести разнообразие и сократить расстояния. Ланфан был «братом» Вашингтона по ордену «вольных каменщиков», и в его набросках будущих улиц явно просматривались масонские символы: восьмиугольники, вобравшие в себя крест тамплиеров, пентаграмма, даже сова — символ мудрости. Вашингтон одобрил его идеи и предоставил ему полную творческую свободу.

Президентский кортеж, передохнув недельку в Маунт-Верноне (правда, Вашингтон ежедневно объезжал пять своих ферм), 8 апреля прибыл во Фредериксберг — без предупреждения, чтобы не вызвать ненужный ажиотаж. Зато ричмондцы успели подготовиться к торжественной встрече, а в Питерсберге несколько тысяч встречающих подняли такую пыль, что у Вашингтона потом еще долго першило в горле. Тогда он прибегнул к испытанному трюку — сказал, что покинет город в восемь утра, а сам сбежал в пять.

К донимавшим его заботам теперь прибавилась еще одна: Эдмунд Рэндольф поставил его в известность, что по закону 1780 года, действовавшему в Пенсильвании, взрослые рабы, прожившие в этом штате полгода подряд, автоматически обретают свободу. Трое из рабов Рэндольфа объявили хозяину, что воспользуются этим правом, и генеральный прокурор США теперь давал президенту советы, как обойти закон: достаточно ненадолго вывезти рабов за пределы штата, и отсчет шести месяцев начнется заново. Вашингтон написал Тобайасу Лиру: пусть Марта пришлет кое-кого из слуг в Маунт-Вернон «повидаться с семьей», сама съездит куда-нибудь проветриться, только обязательно в другой штат, а в мае приедет в Маунт-Вернон и выпишет к себе шеф-повара Геркулеса. Только, писал он, «я прошу, чтобы это мнение и этот совет стали известны лишь Вам и миссис Вашингтон». Геркулес заслужил расположение хозяина и пользовался в Филадельфии довольно большой свободой, даже посещал театр и другие места развлечений. Ему было разрешено продавать объедки с президентского стола. Вырученные деньги он тратил на белые шелковые жилеты, трости с золотыми набалдашниками, приобрел себе модную одежду, часы и пряжки для туфель. Он клялся в верности хозяину, но осторожность не помешает…

Пошел дождь и прибил пыль, но при виде толпы, ожидавшей его в Гринсвилле, Вашингтон решил проследовать дальше: отдохнуть всё равно не удастся. Дождь не переставал; теперь экипажи с трудом продвигались по жидкой грязи, и к приемам в городах Северной Каролины успели подготовиться обе стороны. Каждый раз Вашингтон выслушивал приветствие, зачитываемое представителем городских властей, и сам зачитывал ответ, подготовленный майором Джексоном. Потом были торжественный обед и бал.