Екатерина Глаголева - Вашингтон

Двадцать пятого июня, узнав, что неприятель приближается к деревушке Монмут-Корт-Хаус, Вашингтон вознамерился послать Ли возглавить наступление, дав ему четыре тысячи солдат. Ли счел это поручение ниже своего достоинства: такая миссия пристала какому-нибудь юнцу из добровольцев, но никак не ему. Вашингтон спорить не стал и передал командование авангардом Лафайету, который уже давно горел желанием отличиться в бою. Испугавшись, что Лафайет украдет у него славу, Ли тотчас заявил, что передумал. Вашингтон оказался в неловком положении: и с заместителем ссориться нельзя, хотя тот и не слишком стремится в бой, и Лафайета обидеть не хочется. Всё же он нашел компромисс: назначил Ли старшим и дал ему еще тысячу солдат.

Когда между арьергардом британцев и передовыми частями американцев оставалось всего шесть миль, Вашингтон приказал Ли атаковать на следующее утро, как только неприятель выступит в путь. Сам он с шестью тысячами солдат готов ринуться вперед, едва разгорится дело.

Британцы снялись с лагеря еще до рассвета, пытаясь уйти от преследования. Вашингтон послал Ли приказ немедленно наступать, пусть его солдаты бросят все пожитки и идут налегке. Солдаты даже поснимали рубашки, потому что уже утром стояла жара больше сорока градусов и было нечем дышать. К одиннадцати утра несколько человек умерли от теплового удара.

Около полудня Вашингтон с основными силами подтянулся к Монмуту. Впереди доносились звуки выстрелов и другие военные шумы; он решил, что всё идет по плану. Но тут какой-то местный фермер, бежавший навстречу, крикнул, что американцы отступают. Вашингтон не поверил, тем более что никаких донесений от Ли не было. Однако перепуганный юный флейтист, запыхавшись, подтвердил: да, наш авангард отступает. Вашингтон пригрозил его выпороть, если он будет нести всякую чушь. Главное — не допустить паники. Пришпорив коня, он поскакал вперед. Очень скоро ему стали попадаться бегущие солдаты. Всё выяснилось: Ли вполсилы напал на арьергард англичан, в который Клинтон поставил лучших солдат под командованием Корнуоллиса; те быстро обратили ситуацию в свою пользу и опрокинули американцев. Мимо Вашингтона из последних сил ковыляли изнуренные люди с вытаращенными глазами, тщетно ловя раскрытыми, пересохшими ртами горячий воздух. И тут к нему подскакал сам виновник происшедшего со сворой своих собак.

— Что это значит, сэр? — проревел Вашингтон. — Я хочу знать, что означает это смятение и беспорядок!

Ошарашенный Ли тупо уставился на него и не мог ничего выговорить, кроме «Сэр? Сэр?». Он-то считал, что совершил подвиг — вывел армию из-под удара, организовав отступление.

— Американские войска не выстояли бы против британских штыков, — наконец попытался он объяснить.

— Чертов трус! — рявкнул Вашингтон. — Вы даже не пустили их в ход!

Свита оцепенела: целомудренный Вашингтон честил Ли на все корки и ругался так, что «листья сыпались с деревьев», как вспоминал потом генерал Чарлз Скотт. На него было страшно смотреть. Этот неожиданный приступ ярости произвел куда более сильное впечатление, чем сами слова.

Бросив Ли, Вашингтон продвинулся вперед и выяснил, что основные силы противника будут здесь через четверть часа. На минуту он растерялся: он был не готов к тому, чтобы дать сражение здесь, на неизученной местности. Между крутых холмов пролегали глубокие овраги с ручьями, которые могли затруднить продвижение войск. Но Вашингтон был настолько зол, что ничто не смогло бы его сейчас остановить. Велев Уэйну двумя полками задержать врага, он собрал своих рассеянных по полю солдат и привел их в чувство. В присутствии главнокомандующего, как всегда, внушительно смотревшегося в седле, паника улеглась, а когда тот спросил, будут ли они сражаться, солдаты трижды прокричали «ура!».

И грянул бой. Два часа под плавившимся от солнца небом гремела канонада. Красивый белый жеребец главнокомандующего, подарок губернатора Нью-Джерси Ливингстона, вдруг упал и умер от жары. Тотчас подскакал Билли Ли, ведя в поводу гнедую кобылу. Как обычно, Вашингтон испытывал судьбу. Один раз, когда он был поглощен разговором с каким-то офицером, прямо у ног его лошади взорвалось ядро, так что его лицо забрызгало грязью. Но Вашингтон продолжал разговор как ни в чем не бывало. Он был повсюду: выстраивал линию обороны, подбадривал солдат, давал им возможность продемонстрировать свою выучку, приобретенную в Вэлли-Фордж. Англичане такого еще не видели: передняя шеренга давала залп, после чего опускалась на одно колено, чтобы перезарядить мушкеты и дать выстрелить задней. Все действовали слаженно, как хорошо отрегулированный механизм. Несколько раз британцы шли в штыковую атаку — и американцы выстояли. Стерлинг и Грин демонстрировали чудеса храбрости, но больше всего Вашингтон отличил Энтони Уэйна, продержавшегося с небольшим отрядом против превосходящих сил противника до прибытия подкрепления.

Бой продолжался до шести вечера. Соблазн преследовать англичан был велик, но американцы едва держались на ногах от изнеможения, и Вашингтон решил отложить решающий (штурм до утра. Клинтон отвел своих людей на полмили, куда не долетали ядра американской артиллерии. Вашингтон велел своим спать прямо в поле, положив оружие рядом, чтобы с рассветом перейти в наступление. Сам он расстелил плащ под тенистым деревом; они с Лафайетом еще долго обсуждали поведение Ли, пока не заснули, сидя один подле другого. В лагере англичан горели костры, но на рассвете, проснувшись, Вашингтон обнаружил, что враг улизнул в Нью-Йорк. Клинтон проделал с ним ту же штуку, что в свое время он сам с Корнуоллисом.

Ну что ж, поле битвы осталось за ним. «Главнокомандующий поздравляет армию с победой, одержанной вчера над оружием его британского величества, и искренне благодарит храбрых офицеров и солдат, отличившихся в этом деле», — говорилось в приказе по армии от 29 июня. Людям было приказано одеться поприличнее, чтобы «вознести благодарность верховному вершителю человеческих судеб за победу, одержанную в воскресенье над цветом британских войск». Генри Лоренс от лица Конгресса благодарил небеса, сохранившие для Америки Вашингтона.

Впрочем, кое-кто трактовал события иначе. Чарлз Ли считал себя оскорбленным до глубины души и ждал от Вашингтона извинений. За что? За то, что главнокомандующий прогнал его с поля боя, когда победа была уже обеспечена и самому Вашингтону оставалось только «обдирать трупы»! Успешным исходом дела армия обязана исключительно умелому маневру, проведенному Ли, «и вот награда за то, что он пожертвовал друзьями, связями и, возможно, всем своим состоянием»! Он был крайне удивлен, получив в ответ на эти заявления сухое письмо Вашингтона, в котором тот обвинял своего заместителя в «неповиновении приказу и недостойном поведении», поскольку вместо атаки было совершено позорное отступление. Продолжая блефовать, Ли потребовал военного трибунала. Вашингтон послал арестовать его и выдвинул против него уже упомянутые обвинения. Военный трибунал из двенадцати офицеров начал следствие и полтора месяца собирал свидетельские показания.