Андре Моруа - Наполеон. Жизнеописание

Вскоре этот зарождающийся деспотизм усиливается полной централизацией администрации. Префекты (слово, взятое, как и «консул», из римской истории), супрефекты, мэры — все назначались правительством. Париж был на особом положении и находился под надзором префекта полиции. Опасность столь сильной и бесконтрольной власти сказалась намного позже. В 1800 году умеренность тирана смягчала проявления тирании. У Бонапарта все было рассчитано. Если в начале консульского правления он обосновался в Тюильри, то этим он желал продемонстрировать преемственность власти и дать понять роялистам, что не станет временным исполнителем власти в угоду Бурбонам. Ему нравится занимать королевские апартаменты, но чувство юмора ему не изменяет. «Ну что, креолочка, — говорит он Жозефине, — вы спите на кровати своих хозяев». Или своему секретарю Бурьену: «Бурьен, оказаться в Тюильри — это еще не все, надо здесь остаться». Матери, упрекающей его, что он слишком много работает, он отвечает корсиканским выражением: «Я что, сын белой курицы?» А восклицание государственного советника Редерера «Это так скучно, генерал», впервые увидевшего его в Тюильри среди старых и мрачных шпалер, он парировал словами: «Да, как величие». В этом было что-то от философа — и от поэта.

Он лучше, чем кто-либо, знает, насколько взлет его карьеры сродни чуду и подвержен превратностям случая. Чтобы удержаться, надо нравиться французам. «Моя политика — править людьми так, как большинство хочет, чтобы ими правили. Именно таким образом, на мой взгляд, признается верховная власть народа». Он мог бы сделаться католиком в Вандее, как готов был стать мусульманином в Египте. Как понравиться французам? Они, как он думает, предпочитают славу свободе. Надо только сохранить слово Республика и соблюдать видимость Революции. А потому он велит называть себя «гражданин консул». В дворце Тюильри рядом со статуями Александра и Цезаря он ставит Брута и Вашингтона. Талейран помогает ему вновь приобщить к делу некоторых выдающихся деятелей Старого Режима. «Только эти люди и умеют служить», — говорит он. Одновременно он продолжает видеться с коллегами по Институту, в ту пору очень левыми, почти идеологами. «Я не принадлежу ни к каким группировкам; моя большая группировка — это французы. Никаких заговорщицких кружков. Их я не хочу и не потерплю». После десяти лет доносительства, борьбы, неуверенности, тревоги это была единственная политика, имевшая шансы на успех.

Однако прежде всего страна ждала от Первого Консула внешнего мира. Он обещал его: «Пока я жив, во Франции будет мир. Через два года после моей смерти она будет воевать со всем миром». Но напрасно писал он примирительные письма английскому королю и германскому императору. Монархи не отвечали «узурпатору». Австрия отказывалась уступить Италию; Питт не признавал осуществленных Францией аннексий. Приходилось смириться с перспективой «последней войны». Бонапарт пошел на это скрепя сердце. Одного поражения хватило бы, чтобы подкосить столь молодой режим; одна победа, одержанная каким-нибудь Моро или Дезе, могла породить соперника. Так что из внутриполитических соображений он искренне желал мира. Но если в мире ему отказывали, надо было его добиться.

Весной 1800 года Австрия возобновила военные действия. Массена был осажден в Генуе. Бонапарт счел такую политику неприятеля неразумной. Даже если австрийцы взяли бы Геную, куда бы это их привело? На Юг Франции? Но не там сердце страны. Он сформировал армию в окрестностях Дижона. По конституции он не имел права командовать ею сам. Это осложнение он обошел, официально назначив командующим Бертье. Поручив управление страной Камбасересу, он преодолел перевал Гран-Сен-Бернар. Хороший повод для пропаганды. «Мы боремся со льдами, снегами, бурями и лавинами… Мы обрушимся здесь, как молния». Затем, вместо того чтобы направиться в Геную, он пошел на Милан. Там он допустил ошибку, разделив армию на три корпуса. Его войска были отброшены старым австрийцем Меласом, чуть было не победившим его при Маренго. В полдень битва была проиграна; ее спас приход Дезе; после гибели Дезе слава досталась Первому Консулу. Он и в самом деле родился под счастливой звездой. Отступление Меласа отдавало в его распоряжение Ломбардию. Верный своей политике сплочения, он отстоял торжественный молебен в Миланском соборе.

Во время его отсутствия в Париже завязались интриги. Недовольные брюмерианцы подогревали Сиейеса. Баррас заигрывал с роялистами. Некоторые полагали, что, если Бонапарт будет убит в Италии, надо призвать Карно или Бернадота. Известие о Маренго рассеяло зловещие стаи воронов. Они благоразумно потянулись к Жозефине, окрещенной Покровительницей Побед. Консолидированные ценные бумаги поднялись с 29 до 37. Возвращение в Париж было триумфальным. «Господь Бог нас сохранил», — кричали женщины предместий. Победа Моро в Гогенлиндене, хотя и имела кардинальное значение, не произвела такого шума. У Фортуны свои любимцы. Хайд де Ньювил говорит, что Маренго было «крещением личной мощи Бонапарта». Но победитель испытывал чувство разочарования. Нескольких недель отсутствия и сомнения хватило, чтобы его предали министры, консулы, даже братья. Его презрение к человеческой природе, и без того немалое, возросло. «Я очень стар сердцем», — говорил он. Ему шел тридцать второй год.

А между тем начало Консульства было, как в свое время восшествие на престол Генриха IV, золотым веком в истории Франции. Единство и процветание все возрождалось. В глазах всех Бонапарт становился посланцем Провидения. Естественно, он стремился, чтобы национальное примирение шло ему на пользу. Кто еще мог сказать убийцам короля: «Вы сохраните головы и посты, но забудете о ненависти; вы позволите католикам мирно совершать свои религиозные обряды»; бывшим изгнанникам: «Вы вернетесь; список эмигрантов будет уничтожен; вы получите своих священников, но откажетесь от мести». Сохранить принципы Революции, возобновив при этом связь с прошлым, — задача сверхчеловеческая. Достойная сверхчеловека. И он действительно был сверхчеловеком, стоящим над страстями, которых не разделял.

Молебен, отслуженный в Милане, точно попал в строго определенную цель: отобрать у Бурбонов симпатии католиков. Кроме того, он питал слабость к католическим церемониям и с волнением вспоминал звон колоколов своего детства. Был ли он верующим? Нет. Он был деистом наподобие Вольтера. «Как воздействовать на нравы? Есть только один способ — восстановить религию… Как достичь порядка в государстве без религии? Общество не может существовать без имущественного неравенства, а имущественное неравенство не может существовать без религии… Нужно, чтобы в этом мире были богатые и бедные, зато в вечности все распределится иначе». Политическая религия. В далеком будущем он намерен подписать Конкордат с папой и восстановить во Франции религию. Но этой идее надо дать созреть; она не по нраву окружающим его бывшим революционерам, а главное — армии. В этой области тоже надо «жить нынешним днем».