Юлия Андреева - Многоточие сборки

Этот сильный и выносливый человек после Афгана жил странной, мало заметной жизнью и умер так же странно и нелепо в 2009 году, совсем недавно.

Со слов Арсена Мирзаева: перед Новым годом Фроленок решил непременно ехать в лес за елкой. Через три дня, 31 декабря, он позвонил жене и сообщил, что находится в больнице с обморожением обеих ног. Его нашли в лесу где-то под Гатчиной.

В больнице Сергей оставаться не пожелал, опасаясь, что врачи захотят ему ноги отрезать. Пришлось возить пострадавшего через день в травмпункт. Делали какие-то ванночки, Сергей принимал лекарства и вроде как пошел на поправку. Во всяком случае, ноги зажили. Но потом вдруг ему сделалось резко хуже: давление, высокая температура, полное отсутствие аппетита.

Диагнозы ставились разные – от панкреатита до сепсиса, возникшего на фоне разрушения сердечного клапана.

«Еще врач сказал, что у Сергея иммунитет был просто на нуле, организм напрочь отказывался бороться» (из «Живого Журнала» Арсена Мирзаева). Все это привело к заражению крови и смерти.

Сергей Фроленок скончался 23 марта, в понедельник. Ему было 43 года.

И вот еще одна необъяснимая странность: казалось бы, не дружили мы с Сергеем, даже знакомы, можно сказать, не были. Но, когда его не стало, я с мамой и дочкой были в санатории под Санкт-Петербургом – уехали на детские каникулы отдыхать от суеты. Когда же вернулись, в моем компьютере оказалось десятка два писем с сообщением о смерти и отпевании Сергея Фроленка.

Неужели он меня, несмотря на недолгое общение, все-таки умудрился приобщить к своим друзьям?

Знать бы раньше…

– Сейчас я покажу тебе что-то такое, чего ты не видела. Птицу Сирин, она как живая! Мне друг-художник перед смертью оставил хранить. Птица Сирин – душа его золотая, хрупкая, трепетная. Я лет семь холсты не разворачивал, – смеется старый мим, клоун Коля Никитин, подталкивая меня вглубь театра «ДаНет». – Я их сюда месяц назад со старой квартиры перетащил. Ты первая увидишь.

Первая и последняя.

Когда пьяный и восторженный Коля вытащил из большого прогнившего мешка свернутые в рулоны холсты, из которых сыпалось золотое крошево, я уже поняла, что картины пропали, а душа художника…

Ни о чем еще не догадываясь, Коля разворачивает помеченный косым крестом холст, и несколько мгновений я вижу дивное женское лицо с голубыми живыми глазами, птичьим телом и золотыми крыльями. Мгновение – и глаза стекают вместе с лицом, крылья взмахивают, и я невольно подставляю руки, наивно пытаясь не дать Сирину покинуть холст, и ловлю лишь разноцветное крошево.

Птица улетела…

– Надо же… А мне никто не говорил, что холсты нельзя хранить в свернутом виде! – сокрушается Коля. – Птица Сирин – душа моего друга, большим художником был…

– Художником… – машинально повторяю я. – А как фамилия художника?

– Фамилия? – Коля смотрит на меня большими печальными глазами. – А зачем фамилия, птица Сирин все равно уже улетела…

«Лучший мим – тот, который молчит»

Ник. Ник.

Последние годы жизни Никитин жил так, словно давно умер и только по какой-то странной прихоти судьбы не был похоронен и распределен, согласно грехам и добрым деяниям, в ад или в рай.

Николай Никитин – легендарный мим. Марсель Марсо, увидев выступление Никитина, назвал его «русским Петрушкой», высоко оценив работу своего русского коллеги. Человек, которого называли своим учителем и духовным вдохновителем актеры театров «Лицедеи» и «Дерево». Он блестяще владел техникой классической пантомимы, «он мыслил зрительными образами на глазах у зрителя. Смех ли, грусть, ужас или изумление, даже ярость, – реакция следовала неизменно» [22].

С начала шестидесятых годов Николай Никитин выступал как мим. Он объездил весь Советский Союз и был первым мимом, работавшим отделение. В 1975-м сыграл главную роль в фильме «Бурный поток».

Маленький, длинноволосый, бородатый клоун Коля, вечно аскающий на чашечку кофе в «Сайгоне» или других кафешках, точно призрак, просачивающийся в репетиционные помещения знакомых театров.

Впрочем, он редко критиковал, почти никогда не хвалил, лишь иногда вспыхивал внутренним пламенем, словно вспоминая нечто прекрасное, дотрагиваясь душой до подлинного своего счастья.

– Ты знаешь, у меня ведь все шло хорошо. Даже очень хорошо. Как отлично налаженный механизм. Но потом я вдруг поймал это ощущение. Я увидел машину, управляющую всем, осознал себя в этой машине!

Я не хочу быть машиной. Не хочу быть предсказуемым. Я хочу только сорваться с ее шестеренок, перестать действовать в лад и, если получится, сбежать… Ты понимаешь меня?

Я киваю.

– Ты только думаешь, что понимаешь. Я тоже поначалу подумал, что ты сможешь понять, и ты поняла. Стало быть, снова произошло предсказуемое действие, я не вылез. Я все еще в этой чертовой машине!..

Вот снег листа

На нём воспоминанья

Вы извините…

Много нам природа дарит

Словарь тех слов

А я бродяга снов —

Природа записи

Лишь молоко природы

Пролитое…

Ребёнком ставшим

И смывшим капли сна

Любовь моя

Хрусталь той люстры осветил лицо ночлега

Да осветил любовь моя

Пробелы памяти ночлега

А память к ним вернётся

А гибкость мысли

Залива гибкость обогнёт

Нечаянно погибнет робко словно птица

В опущенных глазах ресницы тают

Но обогнув зеркальное пятно движением дыханья, надежды

И растворяя влагу холод теплом земли дыханьем лёгких листьев словно дым

Мне жалко не расскажет, лишь напомнит

Кто знает тайну песни, с рассеянностью странно спорить!

Рассеянность моя и крошки памяти

Возможно всё…

Я вновь молчу

Изгнанник, изгнанник я?

Сиренью звука весна придёт

Растерянно проталины лицо

Внизу остаток дар реки постели

Убыток прошлого – прошедший день

Влекомый вниз прошедший день

Прошедший день…

Лишь то познанье

Печаль прошедшего

Нужна импровизация листа

Николай Никитин

Художественно-литературная группа «Новые символисты» догадалась нарождаться как раз тогда, когда все мастерские на Пушкинской, 10, были уже разобраны. Каждый метр огромного здания распределен и перераспределен.

Что же делать? Собравшись на военный совет матери-основательницы – художницы Настя Нелюбина (Ася Голицына-Кац) и искусствовед Ольга Касьяненко (Леля Гостинцева) – ломали головы над извечным русским вопросом: «Что делать?», как выпросить у мрачного Сергея Ковальского [23] единственное свободное помещение, квартиру под роковым номером 77, из которой только что съехал бывший постоялец. Потому как, с одной стороны, есть общество, литераторы, художники, танцовщики, а с другой стороны – много нас таких, на всех помещений не наберешься! Думали, думали и вдруг вспомнили, что как-то Сергей Ковальский очень смачно рассказывал о том, как в Санкт-Петербурге и только в нем одном, исстари было принято жарить корюшку, не обваливая ее в муке, как это делают сейчас, а нежно панируя манкой, отчего корюшка становится хрустящей и потрясающе вкусной.