Юлия Андреева - Ближнее море

– Алина, я написал тебе стихотворение, – признался Владимир Нестеровский Алине Мальцевой.

Алина улыбнулась, ожидая стихов, но продолжения не последовало. Поэт ушел, позабыв прочитать свои вирши или, быть может, решив длить интригу.

Через некоторое время Мальцева снова встретила Нестеровского.

– Алина, а я то стихотворение продал другой женщине. Деньги были очень нужны.

Вздохнув, Мальцева окинула взглядом изнуренную неумеренным пьянством и нищенским образом жизни фигуру Нестеровского и… поверила ему.

Как это часто у меня случается, работы было – больше некуда. Просто завал. Писала очередной роман, в перерывах редактировала какие-то рассказы или подбирала стихи для поэтического конкурса в Инете. Все шло хорошо, вечером я даже впервые за три дня должна была выбраться на улицу. Звали в гости две незнакомые психологини – срочно халтурку хотели подбросить. А я только рада. У самой времени, правда, совсем нет, но ведь полно безработных друзей. А тем лентяйкам все равно, кто за них книгу напишет. Главное – понять, чего заказчицы хотят, пожелания их до исполнителя донести и в конце готовый текст глазами пробежать – на всякий случай. Халтура – дело хорошее, есть только одно небольшое «но»: если по самым объективным причинам единожды откажешься от работы, то тебя автоматически сразу же исключают из потенциального списка. И лови потом ветра в поле.

Я закончила главу как раз за час до выхода. Оделась, подкрасилась. Вышла на улицу. И тут, странное дело, вдруг такая слабость невесть откуда навалилась. На плечах тяжесть, ноги словно в болоте увязают. В общем еле ползу. Две остановки до метро, которые я обычно пролетаю, тут растянулись чуть ли не до бесконечности. Такое ощущение, что целый день иду, а заветную станцию метро точно кто-то специально все дальше и дальше отодвигает.

И тут меня осенило. Неспроста такая слабость, ох неспроста. Это же я три дня просидела на одном кофе. Да и тот мама приносила прямо в комнату, видя, что я объективно оторваться от компа не могу. Так что не больная я, а просто голодная очень.

Дошла до метро, купила в ларьке блин с красной икрой, съела – и порядок. Нормально к заказчицам съездила, получила работу.

Одно только меня в этой истории настораживает: что, если в следующий раз я таким макаром не три дня, а месяц просижу? Вот когда задумаешься о вреде одиночества.

В моем ЖЖ от 26 сентября 2010 года записано: «Вчера Юра Баладжаров сообщил, что не стало поэта и актера Владимира Дюкова-Самарского».

Владимир Иванович Дюков-Самарский родился 5 марта 1946 года в деревне Владимировке Хворостянского района Куйбышевской (ныне Самарской) области.

Учился на актерском факультете школы-студии МХАТ в Москве. 37 лет служил на сцене театра им. В.Ф. Комиссаржевской. Множество ролей в театре и кино.

Самая значительная роль – «легендарного» питерского бандита Леньки Пантелеева в фильме «Рождённая революцией» (киностудия им. А.П. Довженко, 1974 год, режиссёр Григорий Кохан).

В 1977 году за исполнение роли Леньки Пантелеева награждён государственным знаком отличия «Отличник Советской милиции». Говорили, что и по другую сторону закона его отличали от прочей актерской братии – парадокс.

Дюков-Самарский писал стихи, которые сам же блестяще исполнял. Как-то выступал и в моей литературной гостиной на радиостанции «Открытый город». И еще он дарил прекрасные цветы. Розы от Дюкова стояли неделями, не опуская прелестных головок.

Будучи обладателем громового голоса и харизмы, он мог вдруг громогласно поприветствовать тебя в метро, возносясь на идущем в противоположную сторону эскалаторе или, придав голосу бархатность, задушевно убеждать не портить отношения с руководством Союза писателей, а вместо этого сделать внеочередную передачу с ним, любимым.

Мы не дружили. Я вообще плохо и неохотно схожусь с людьми. Зато ни разу и не поссорились.

«Я горжусь своей родословной, – говорил Дюков-Самарский во время записи передачи. – Я ведь… – он делает выразительную паузу, – из бурлаков!»

– Юра! Ты, – Дюков-Самарский приблизил к Баладжарову лицо так, словно хотел его понюхать, – ты не красишь волосы? Почему? Ты ведь публичный человек! Ты обязан. Вот, уже и седина заметна…

– Ну, так уж получилось, – Юрий недовольно воззрился на Дюкова. «Ему-то какое дело? Подумаешь, седина…»

– Я вот всегда их крашу, даже когда настроения нет, даже когда с деньгами хреново, все равно как-то выкручиваюсь. А что поделаешь? Мы ведь не можем себе позволить выглядеть старыми или измотанными жизнью. Денег не было – у артистки знакомой вот занял краску. Сегодня встал пораньше и… – Дюков сорвал с головы шапку, и Юра остолбенел: обычно темно-каштановая шевелюра актера сегодня отливала фиолетовым оттенком спелого баклажана.

Юра Баладжаров читает тихо, словно ведет доверительную беседу с залом. Поэтому, должно быть, на его творческих вечерах так много пожилых женщин. Им импонируют спокойная манера поэта, задушевные разговоры о любви…

Однажды Юра пригласил Владимира Дюкова-Самарского почитать на его вечере. Профессиональный актер был рад встряхнуться перед публикой, так почему бы и нет?

Баладжаров заранее написал сценарий вечера, решив начать чтение с самого нежного своего стихотворения – из тех, что обычно так нравятся сидящим на первых рядах бабушкам. Но на этот раз все получилось весьма неожиданно.

Дюков вылетел на сцену, точно коршун. Расправив огромные ручищи, весь в черном, он обрушил на зал свой зычный голос, сотрясая стены.

Старушки в первом ряду от ужаса аж задрали ноги, крепко зажмурив глаза и вцепившись в свои сумочки.

Целый час Дюков летал по сцене, выкрикивая слова любви, точно клеймя и бичуя неистребимых и отчего-то не жаждущих вступать с ним в более близкие отношения врагов.

Когда вечер закончился, дамы умоляли поэта: Юрий Васильевич, Бога ради, больше никогда не давайте Дюкову читать свои стихи! Мы его боимся.

Дюков вообще был странным человеком. Он мог, например, произносить «не буду я читать твое письмо» и разворачивать при этом газету, так что складывалось впечатление, будто бы интимное послание являлось частью передовицы, или говорить о винограде, глядя на лежащее на столе яблоко…

При этом, скорее всего, сам Дюков как раз представлял письмо или спелую гроздь. Но неужели он считал, что в подобный гипнотический транс вместе с ним погрузятся и зрители?

Однажды, встретив меня возле Александринского театра, Дюков решил сделать комплимент, заметив, что я отлично подобрала курточку, туфельки и брючки, все в тон. Бедняга, получая скудное жалование в театре, а затем еще более жалкую пенсию, он, наверное, забыл, а может, и не ведал, что есть такое понятие, как ансамбль. И был смущен, когда я сообщила, что моей заслуги в этом нет, поскольку все продавалось в комплекте.