Виктор Устьянцев - По ту сторону

— Брось притворяться, мы тоже не дураки. Пойми, нам позарез нужно связаться с партизанами. И вот еще что: если можно, дай нам что-нибудь поесть, — последнюю фразу он произнес уже не строго, а просительно.

Хозяйка пожала плечами, но на стол все-таки собрала: картошка, хлеб и даже сало. При виде всего этого у них лихорадочно заблестели глаза, они жадно набросились на еду, глотали, не прожевывая, как будто опасались, что все это у них могут отнять.

И, наверное, эта их жадность убедила хозяйку больше, чем все доводы и даже документы. Она облегченно вздохнула.

— Ну, напугали вы меня, думала, и в самом деле полиция. Видать, давно не ели?

— Не помним уж, когда и видели хлеб-то.

— Вот я вам еще подрежу. У немцев сегодня на самогон выменяла.

— Нет, сразу нам много нельзя есть, — сказал Переплетов, отодвигая тарелку с картошкой. — Хватит, Вася.

Голенко послушался, но не отложил недоеденный ломоть хлеба, а сунул в карман. Заметив это, женщина улыбнулась и сказала:

— Ну а теперь вы рассказывайте.

Пришлось рассказать ей всю их историю. Правда, о Коняхине и Косенко механик пока умолчал.

Потом хозяйка объяснила им, как добраться до партизанского отряда:

— …Деревню лучше обойти вон той низиной, немцев там нет. Потом выйдете на дорогу, пройдете вдоль нее километра полтора, по самой дороге лучше не ходить. Потом дорога повернет вправо, а вы сворачивайте влево, идите лесочком. Когда пройдете его весь, увидите поляну, а за ней и большой лес, Таращанский называется. Вот в него и идите. Туда немцы боятся ходить, ну а наши увидят вас сами…

Они попрощались с хозяйкой, обогнули низинкой деревню и вышли к дороге. Потом повернули влево и миновали небольшой лесок. За поляной, метрах в пятистах действительно темнел большой лес. Они обрадовались, что вышли правильно, и шли без опаски, в полный рост, изредка переговариваясь.

Вот тут их и схватили. Ни один из них даже не успел вскрикнуть, им заломили назад руки, сунули по кляпу в рот и поволокли обратно в лесок.

К счастью, схватили их не немцы, а свои же — диверсионная группа Валентина Семеновича Федина. Ее только что сбросили с самолета, она тоже шла на связь с партизанами.

Вскоре они вместе пришли в партизанский отряд Рыжего.

Командир партизанского отряда «Истребитель» Василий Кузьмич Щедров, по партизанской кличке Рыжий, внимательно выслушал Переплетова и сказал:

— Я понимаю ваше нетерпение, желание быстрее вызволить своих товарищей из беды. Но дело это не такое простое. Пробраться в Пшеничники и так довольно сложно, а ведь, если они оба раненые, их надо на чем-то вывезти или хотя бы вынести. У меня в Пшеничниках никого из своих нет, надо будет выяснить, какие возможности у Бати.

Вскоре Переплетова переправили к Бате — Якову Петровичу Подтыкану, командиру партизанского отряда имени Боженко.

Яков Петрович Подтыкан был кадровым командиром. Он воевал еще в гражданскую, потом служил в частях Красной Армии. Перед Великой Отечественной войной окончил высшие стрелковые курсы «Выстрел» и 21 июня 1941 года выехал из Москвы на западную границу к новому месту службы. В дороге его и застала война.

Он был сначала начальником штаба отдельного разведывательного батальона, потом помощником начальника штаба дивизии. С тяжелыми боями дивизия отступала на восток. В районе Монастырища Яков Петрович был тяжело ранен.

Очнулся он в повозке. Какой-то старик погонял лошадь, рядом с ним сидела, видимо, жена. Они привезли его к себе в село, долго выхаживали. Потом переправили к своей дочери. Там он пробыл неделю и ушел в лес.

Пока он лечился, наши войска отступили далеко на восток, в лесах не осталось даже мелких подразделений. Все-таки Подтыкан встретил сначала двоих красноармейцев, а потом группу комсомольцев, ушедших в леса из Корсуня. Они-то и составили костяк будущего партизанского отряда.

Высокий, коренастый, с большой окладистой бородой, за которую, наверное, и получил кличку Батя, Яков Петрович тем не менее не выглядел пожилым, выдавали его глаза, молодые, веселые.

Переплетова он встретил радушно. Постоянная связь между партизанскими отрядами наладилась не так давно, поговаривали уже об их объединении, и Подтыкан полагал, что Переплетов явился именно с этой миссией.

Когда Иван Митрофанович изложил ему свою просьбу, Подтыкан искренне огорчился:

— И у меня в Пшеничниках никого нет.

Так и вернулся Переплетов ни с чем, уставший и расстроенный. Щедров, выслушав его доклад, задумчиво побарабанил пальцами по грубо сколоченному из сырых досок столу:

— Что же, придется пустить на это дело матроса. Правда, он еще не совсем поправился после ранения, но, думаю, согласится поехать.

Несмотря на то, что Переплетов недолга пробыл в отряде, он уже слышал о матросе Грише. Настоящей фамилии его не знал никто, кроме, наверное, командира отряда. Известно было только, что до войны он был матросом. Как попал сюда, тоже никто не знал.

Гриша устроился работать сторожем в лесничестве. Возможно, выбор пал на эту должность именно потому, что командир отряда Щедров сам до войны был лесничим и поднатаскал Гришу в кое-каких тонкостях своей профессии.

Немцы и не подозревали, что этот веселый услужливый парень — партизанский разведчик и самый главный участник всех наиболее дерзких партизанских акций. Гриша угощал немцев самогоном собственного производства, делал им множество больших и мелких услуг. В знак особого расположения кто-то подарил ему старый солдатский мундир и пилотку. Гриша не только с благодарностью принял подарок, но и постоянно носил немецкий мундир, да и с пилоткой не расставался ни в жару, ни в лютые морозы. Это тоже оценили по достоинству, и Грише выдали шинель и ботинки на толстой и ребристой, как автомобильная шина, подметке.

Право ношения хотя и старой, но все же немецкой формы, популярность Гриши среди немцев давали ему возможность проникать туда, куда не мог проникнуть ни один партизанский разведчик. Словом, форма выручала его не раз. Подвела она его только однажды.

Дело было так. В отряде стало плохо с продуктами. Кое-что Грише удалось собрать, но перевезти не на чем. Нужна была машина, а староста села Воробьевка недавно похвастался, что на днях в гости к нему приедет на именины сам начальник полиции. Приедет, конечно, на машине и с охраной. Тут можно убить сразу двух зайцев: подпоить охрану, запереть в хате всех вместе и сжечь, а машину угнать.

Когда у старосты именины, узнать нетрудно. Надо было только выведать, в какой точно час приедет начальник полиции. С этой целью Гриша и отправился к старосте в гости, прихватив с собой четверть первача.

Не знал он тогда, что в партизанском отряде имени Боженко накануне состоялся суд, приговоривший старосту к смертной казни, и приговор будет приведен в исполнение именно в эту ночь.