Борис Вилькицкий - Борис Вилькицкий

Так закончился в 1923 году мой второй этап службы под большевиками.

В Лондоне я поделился своими наблюдениями с друзьями-кооператорами. Они были очень рады благополучному завершению очень трудной, с морской точки зрения, экспедиции и были уверены, что дальнейшее дело эксплуатации Северного морского пути останется за ними.

В Лондоне я приступил к составлению подробного отчета об экспедиции.

К. И. Морозова, главного директора прежнего «Закупсбыта», в Англии в этом году не было. Он ездил в Америку, в Китай и другие страны совещаться с прочими представителями «Закупсбыта» о дальнейшей линии поведения относительно советской власти. По возвращении его в Лондон выяснилось, что и для них этот год оказался поворотным. Они решили, что наступило время вернуть заграничный актив в распоряжение кооперативов, продолжающих работу внутри страны, и также поверили в эволюцию.

Лондонский «Центросоюз», во главе которого остался П. М. Линицкий, вел оживленную переписку с Сибирью и начал подготовлять к навигации 1924 года новую экспедицию в большом масштабе экспорта и импорта, рассчитывая, что дело останется в руках кооперативных организаций.

Через некоторое время по возращении моем из Сибири, адмирал Беренс, советский морской агент, показал мне секретную бумагу, полученную от Троцкого, который поручал Беренсу, с согласия комиссара иностранных дел Чичерина, предложить мне вернуться в Советский Союз для продолжения моих работ в Ледовитом океане. На мой вопрос, что он сам по этому поводу думает, он мне сказал, что не имеет права в таком вопросе давать мне советы, идущие вразрез с полученным поручением, но по старой дружбе все-таки скажет, что на моем месте не поехал бы, что в советской политике возможны новые перемены, что, живя за границей и участвуя в Карских экспедициях, я сохраняю большую самостоятельность и приношу большую пользу России, имея возможность свободно выбирать момент, когда нужно будет возвратиться на родину.

Наступила весна 1924 года, время подготовки новой Карской экспедиции. У кооператоров, вопреки ожиданиям, начались по этому поводу трения с Внешторгом, который снова захотел передать организацию и речной, и морской экспедиций своим органам и лишь только брать товары «Центросоюза» для перевозки. В конце концов организация Карской экспедиции была передана «Аркосу», но в его состав, специально для руководства этим делом, был причислен К. И. Морозов, бывший главный директор «Закупсбыта». «Центросоюз» согласился передать свои грузы при условии, чтобы руководство морской частью было бы снова поручено мне.

Надо сказать, что мой авторитет в этом деле был признан и за границей, что видно хотя бы из того, что английские страховые общества понижали ставки за страховку кораблей и грузов в случае моего руководства плаванием через Карское море. Это было, вероятно, следствием снятия с мели парохода «Байминго» в 1919 году и спасения его грузов, которые капитан начал было выбрасывать за борт.

Продолжая находиться под впечатлением виденного в Сибири и в Архангельске в 1923 году, я тогда считал, что настало время для каждого из нас, кто только может, работать для России, для ее возрождения, изнутри, и я взялся за руководство морской частью Карской экспедиции 1924 года.

Таким образом наступил третий и последний этап моей деятельности под большевиками.

Эта экспедиция состояла из нескольких грузовых пароходов, плававших под английским флагом, с английскими командами, но принадлежавших «Аркосу» или другим заграничным полусоветским обществам.

Предвидя всякие осложнения со старыми английскими капитанами, привыкшими к погрузке у хорошо оборудованных набережных и неискушенными в грузоприемных маневрах в условиях открытого моря, я между прочим выписал из Москвы водолазов, причем мне было обещано, что таковые будут тщательно подобраны из студентов высших учебных заведений. На деле же прибыли три распущенных и наглых матроса-коммуниста. Английские капитаны не хотели их держать на своих кораблях, жалуясь, что они роняют дисциплину и развращают команду. Когда нужно было работать, они отказывались спускаться в воду за оговоренное в контракте вознаграждение и, пользуясь опасным положением корабля, намотавшего на винт стальной перлинь, или опасностью окончательно потерять катер, затонувший у борта, торговались и вымогали крупное вознаграждение. Когда я старался их образумить, они в результате послали через партийцев на меня донос в Москву.

В Обской губе я снова встретился с пришедшим на речной экспедиции полковником Ю. А. Конисским, но он уже не был на должности начальника, а лишь «суперкарго» (заведовал грузами) «Центросоюза». На речной экспедиции, кроме комиссара, были официальные представители ГПУ, молодые евреи, совавшие свой нос всюду. Заметив, что Конисский часто в свободное время заходит ко мне в каюту поговорить, они потребовали от него, чтобы он не встречался со мной с глазу на глаз. Конисский бравировал этим запрещением, но я уверен, что это не прошло для него безнаказанно.

Бестолочь и беспорядок на советских судах, радиостанциях и в других организациях сильно увеличились по сравнению с прошлым годом. Дисциплина на советских судах сильно пала, и капитаны с большим трудом и кое-как справились с делом, постоянно пререкаясь с судовыми комитетами. Не помню, умер ли тогда или был только парализован Ленин, но видно было, что внутренняя политика резко переменилась. Коммунисты очень обнаглели, почувствовав свою безнаказанность и привилегированное положение, все интеллигенты и техники были взяты под подозрение, и комиссары уже перестали быть безвредными «архангелами», как в прошлом году, не интересовавшимися ничем и не входившими ни во что.

В результате доносов, посланных, как выше было рассказано, водолазами в Москву, оттуда пришло распоряжение разобрать дело. Комиссия комиссаров и агентов ГПУ взялась за разбор, допросила водолазного старшину, самого зловредного из троих, и двух других. В конце концов меня выручил председатель комиссии, комиссар речной экспедиции, заявивший:

— Я не знаю политических убеждений Бориса Андреевича, но во всяком случае считаю, что он настолько умен, что не стал бы коммунисту (водолазу) даже с глаза на глаз ругать советы и большевиков, так что считаю выдвинутые против него обвинения неправдоподобными.

Пожалуй, было достаточно еще одного такого инцидента, чтобы безвозвратно попасть в лапы ГПУ. Думать о какой-либо плодотворной работе в таких условиях больше не приходилось!

Закончив и эту экспедицию с успехом, я с тяжестью на душе вернулся в Лондон, убедившись в том, что политический маятник в Советской России снова и сильно качнулся влево, что техники, интеллигенты и научные работники снова сильно зажаты, что вопросы коммунистической политики доминируют над экономикой и бытом, что работать с пользой нельзя, а зря сложить свою голову легче легкого.