Борис Ковынев - Борис Ковынев. Избранная лирика

Человеку так дано от века!
Словно сон,
Невероятный сон,
С древних лет волнует человека
То, к чему не прикоснулся он.
Мальчугану по ночам не спится,
Ни о чем ему не говори.
У него товарищи —
Жар-птица,
Робинзоны и богатыри.
У него друзья —
Орангутанги.
Небывалым он по горло пьян,
И живет он на далеком Ганге,
В шалаше из листьев и лиан.
Был и я таким же фантазером.
Сколько раз в ночную тишину
Я грустил по сказочным озерам
И в снаряде мчался на Луну.
Но однажды, в годы оперенья,
Чтоб меня избавить от проказ,
Дали мне прочесть стихотворенье
И рассказ.
Коротенький рассказ.
С той поры как будто не бывало
Игр, и пташек, и жужжанья пчел.
На странице старого журнала
Я Максима Горького прочел.
Подо мной скрипела табуретка.
Ночь за ночью
(Светлая пора!),
Алексей Максимович, нередко
Проводил я с Вами до утра.
Ничего, что был мне сон неведом,
Что за чтеньем проходил обед.
Страсть к борьбе,
К работе и к победам
Заменила юношеский бред.
И, мою энергию утроив,
В чудном свете,
Будто под луной,
Вырастали образы героев,
Становились в ряд передо мной.
Буревестник жег воображенье:
Тише, море, тише, не гуди!
Вот Челкаш,
Не знавший поражения,
Данко вслед за ним в изнеможенье
Вырывает сердце из груди.
Все они, и третий, и четвертый,
Что кипели в жизни, как в бою,
Окрыляли страстью неистертой
И здоровьем молодость мою.
Алексей Максимович!
Не фраза.
Кто Ваш пламень в сердце не носил,
После Вас не бился до отказа,
Не работал до последних сил!
С Вами легче и препятствий глыба,
И тоска не тронет сердца вновь.
Алексей Максимович,
Спасибо!
За огонь,
За бодрость,
За любовь!

Кузнец кует, полярники плывут
Сквозь снежный шторм.
Я воздвигаю зданье.
Я каменщик,
И я люблю свой труд —
В нем есть большая радость созиданья.
Как ты, поэт, в безмолвии ночей
Кладешь слова, чтоб зазвучали песней,
Так я кладу дома из кирпичей.
Я каменщик.
Что может быть чудесней!
Есть у меня хорошие друзья.
Один на Курской служит машинистом.
Он так пленен движеньем, гулом, свистом,
Что жить ему без этого нельзя.
Когда он мчится —
Все дрожит вокруг,
Звенят рожки, взлетают семафоры.
Готов ли путь?
Через минуту скорый!
А скорый — вот!
Его ведет мой друг!
Мелькнул — и нет...
Лишь фонарем сверкнул.
Лишь прокричал гудком горластым:
«Смирно!..»
И все леса на всем пути обширном
Становятся в почетный караул.
Другой мой друг — таежный лесоруб.
Богатырем его зовут недаром:
Идет молва, что он одним ударом
Сорокалетний сваливает дуб.
Еще крылом не шевельнул рассвет —
А уж его не сыщешь. Непоседа!
Еще скажу про своего соседа:
Он человек задумчивый. Поэт!
Его стихи, как радуга, горят,
И кажется, когда закроешь веки,
Что он не сам,
А нивы, горы, реки
Через него с народом говорят.
Однажды он опасно захворал.
Врач говорил, склонившись у матраца:
— Опять стихи!..
Я буду с вами драться!
Бот вам хинин, а на ночь бромурал. —
Волнуясь, врач переходил на «ты».
— Не бормочи. Лежи...
Ведь это, это... —
Не понимал старик, что для поэта
Нет ничего страшнее немоты.
Почти в бреду он написал стихи,
А через год в Крыму и на Байкале
Я слышал, как их пели пастухи
И моряки на крейсере читали.
Учитель учит грамоте детей.
Пилот летит на север сквозь ненастья.
Мы все горды профессией своей
И славим труд,
Творящий жизнь и счастье.

Веселей, молоточки, трезвоньте,
Сыпьте в уши веселый горох!
На Каляевской,
В коопремонте,
Мы работаем до четырех.
По окну и рекламной картинке
Мастерскую нетрудно найти.
Коль у вас захворали ботинки,
Заходите ко мне по пути...
Я разглажу морщинки на коже,
Подравняю подошвы края.
У ботинок, товарищи, тоже
Есть скрипучая старость своя.
Если раньше положенной нормы
Истекает их жизненный путь,
Я могу им изящество формы
И фабричную юность вернуть.
Усадив на скамейку клиента
(Дескать, сами с усами, не ной),
Осторожно, как врач пациента,
Я исследую туфель больной.
И сейчас же С проворностью бойкой