Василий Дегтярёв - Моя жизнь

— Что, измучился? — спросил отец, встретив меня на крыльце.

— Спину ломит, да руки натер о железяку.

— Это ничего, — ободряюще сказал отец, — понемногу втянешься, и все пойдет, как надо. Дед-то твой целый день молотом махал и то не жаловался.

— И я не жалуюсь, просто так, к слову сказал.

— Ну-ну, ладно! — примиряюще похлопал отец по моему плечу. — Пойдем-ка лучше отдыхать, завтра ведь чуть свет на работу.

Поужинав и выпив чаю, мы улеглись спать. Но мне не спалось: нахлынули воспоминания о дне, проведенном на заводе.

— Ты что не спишь, Василек? — спросил отец.

— Все думаю о работе.

— Чего же думать-то, работа твоя несложная и, пожалуй, самая легкая.

— Пустяшная какая-то. Может, мне другую попросить?

Отец приподнялся на кровати и внимательно посмотрел на меня.

— Кто это тебе сказал, что испытание пружин пустяшная работа? Кто, спрашиваю?

Я молчал.

— Это мог сказать, — с возмущением продолжал отец, — только тот, кто ничего не смыслит в оружейном деле. Пойми, что ты испытываешь пружины, а пружина есть сердце всего механизма. Плохая пружина — и ружье никуда не годится. Сломалась пружина — и выброси его. А каково это, если бой идет? Подвела пружина, и погиб человек. Вот что значит твоя работа. От нее зависит самое главное — боеспособность оружия. Понял ли?

— Понял, батя, очень хорошо понял!

— То — то же! Твоя работа особенно важна теперь, потому что завод начал делать новую винтовку.

Потом я узнал, что в 1891 году, то-есть в год моего поступления на работу, тульский оружейный завод начал изготовлять первую магазинную винтовку, сконструированную русским инженером, капитаном С. И. Мосиным, превосходившую новейшие западноевропейские системы.

До этого завод производил винтовки системы Бердана. Русские мастера немало поработали над ее улучшением и усовершенствованием. Они добились того, что русские образцы Бердана превосходили американские, и все же винтовка была далеко не совершенной. Она часто ломалась и отказывала в стрельбе при малейшем засорении.

Однако чиновники из военного ведомства, получавшие под видом «подарков» крупные взятки от иностранных предпринимателей, усиленно протаскивали в производство на русские заводы образцы иностранного вооружения. Изобретения же русских конструкторов не могли найти применения.

Так было похоронено Изобретение тульского оружейника Двоеглазова, еще в 1887 году сконструировавшего автоматическую винтовку.

Мосин, которого в те годы мне доводилось не раз видеть на заводе, тоже с немалым трудом продвигал в производство свою винтовку. Он долгое время добивался в военном ведомстве устройства конкурса на лучшую магазинную винтовку. Конкурс состоялся в 1890 году. На нем конкурировали две винтовки: русская трехлинейная капитана Мосина и бельгийская конструкции Нагана.

Испытания показали полное превосходство русской винтовки над бельгийской. Винтовка Мосина была принята на вооружение русской армии. Но, очевидно, ловкие заграничные дельцы сумели снискать расположение некоторых видных людей из военного министерства. Только этим можно объяснить тот факт, что комиссия предложила Мосину при окончательной доработке его винтовки применить некоторые детали из винтовки Нагана.

Казна выдала Мосину за изобретенную им винтовку премию в 35 тысяч рублей, а Нагану — 200 тысяч рублей.

Царь запретил называть мосинскую винтовку именем изобретателя. Больше того, он запретил называть ее русской, а повелел окрестить «винтовкой образца 1891 года».

А русская винтовка Мосина (с испытания пружин для нее я и начал свой трудовой путь) оказалась замечательным оружием. Она и поныне является лучшей винтовкой в мире.

После разговора с отцом я стал иначе смотреть на свою работу, Я оценил и даже полюбил незамысловатую «шарманку», содержал ее в чистоте, и она работала безотказно.

Чтобы легче было опускать рычаг, я поставил под ноги широкий ящик. Стал налегать на рычаг грудью. Это значительно облегчило работу, и я меньше уставал.

Все же работа на «шарманке» со временем мне порядочно надоела. Хотелось учиться оружейному мастерству, что-то придумывать, мастерить, изобретать. У меня даже явилась мысль усовершенствовать «шарманку», и я заикнулся об этом мастеру.

Но тот сердито замахал руками.

— Изобретай себе дома, а тут и без твоих изобретений хлопот довольно.

Меня обидел такой ответ, но спорить с мастером не полагалось.

Дома каждую свободную минуту я посвящал чтению или работе в дедушкиной кузне, где починял домашнюю утварь и посуду.

Я прочел небольшую книжечку о замечательном русском изобретателе Кулибине.

Подобно солдатскому сыну Ползунову, Кулибин вышел из народных низов, но благодаря упорству и настойчивости стал известным изобретателем.

Более ста лет назад, когда не было ни современных станков, ни совершенных инструментов, Кулибин создал маленькие настольные часы с месяцеисчислением и музыкальным боем… Часы эти приводят в восторг даже наших современников.

Образы славных русских изобретателей-самоучек беспрестанно стояли передо мной, пробуждая горячее стремление пойти по их трудному, но благородному пути.

Уже тогда я начал мечтать об изобретательстве. Единственным человеком, знавшим о моих сокровенных мечтах, был отец.

— Тяжелое дело ты задумал, сынок, — говорил он. — Трудно, даже почти невозможно в наше время простому мастеровому стать изобретателем.

Но отцу, как видно, нравились мои замыслы. Он даже признался, что в юности сам мечтал о том же.

Отец упорно и последовательно прививал мне любовь к труду, посвящал в сложное искусство оружейника, учил слесарной и токарной работе…

Как-то раз он выпросил у соседей лошадь, и мы поехали в деревню навестить родных.

И вот грязный, закопченный город остался позади. После спертого воздуха цехов грудь дышала глубоко и свободно.

Мы ехали по обочине Орловского шоссе, с обеих сторон обрамленного темнозелеными массивами богатырского леса. Он был огромен и тянулся на сотни верст, соединяясь со знаменитыми Брянскими лесами.

Справа показались поля. Неубранная рожь пестрела васильками и колокольчиками. Мне захотелось соскочить с телеги и пойти пешком.

— Василек, гляди-ка сюда, — сказал отец, — видишь пахаря на горке?

Действительно, на бугре велась пахота. По направлению к дороге следом за сивой лошадью, запряженной в соху, шел невысокий коренастый старик в широкополой соломенной шляпе.

Ветер трепал его густую белую бороду и полы длинной рубахи. Старик был в синих подвернутых штанах и босиком.