Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

Борьба была долгой и трудной. Я защищал правительство, существующий общественный строй, официальную церковь и ратовал за целостность империи. «Никогда раньше, — уверял я, — население Англии не было настолько многочисленным и настолько обеспеченным едой». Я расписывал мощь империи, говорил об освобождении Судана и необходимости не пускать на рынок иностранные товары, созданные рабским трудом. Мне вторил мистер Модели. Противники же наши вещали о тяжелой жизни рабочих, об убожестве трущоб, о вопиющих контрастах между богатством и нищетой, особенно и самым решительным образом напирая на несправедливость Билля о поповской милостыне. Их преимущество в борьбе было бы безусловным, не обладай ланкаширские рабочие удивительной способностью взвешивать все pro и contra каждого соискателя голосов. Оли вносили множество корректив в явно неравную игру. Я с утра до вечера объяснял, убеждал и уговаривал, в то время как мистер Модели раз за разом упорно повторял свою хлесткую инвективу против либералов, превосходящих тори в лицемерии.

Олдхем — округ исключительно рабочий и в ту пору очень процветающий. Здесь пряли хлопок для Индии, Китая и Японии, а вдобавок на крупном предприятии «Аса Лис» делали машины, которые впоследствии позволили этим странам обрабатывать хлопок самостоятельно. В городке не было приличной гостиницы, где удалось бы нормально выспаться, и богатые особняки попадались редко; он состоял из многих тысяч вполне сносных домиков, существование в которых в течение предшествовавших пятидесяти лет медленно, но верно улучшалась. Появился даже достаток — с шерстяными платками на девичьих головках, с башмаками на деревянной подошве и с босоногой ребятней. Я дожил до тех времен, когда мировой кризис сильно ударил по ланкаширским рабочим, но все же он не довел их до того убожества, которое некогда мнилось им пределом мечтаний. В те дни говорили: «От деревянных башмаков к деревянным башмакам — путь в четыре поколения», то есть первое поколение наживает, второе — приумножает нажитое, третье — транжирит, четвертое — возвращается на фабрику. Мне еще довелось стать свидетелем волнений из-за введения налога на шелковые чулки, когда рабочие достигли благосостояния, о котором в пору моей молодости и помыслить не могли, но оказались затянутыми во все сужающуюся воронку экономического спада и растущей конкуренции. Никто из тех, кого судьба сводила с ланкаширскими трудягами, не может не желать им всего наилучшего.

В разгар моей избирательной кампании мои главные советчики приступили ко мне с просьбой решительно осудить Билль о поповской милостыне. Далекий от нужд, которые этот билль был призван удовлетворить, и абсолютно чуждый разыгравшимся вокруг него страстям, я чувствовал искушение расправиться с ним. И я поддался искушению. Под восторженные крики моей команды я провозгласил, что, если меня изберут, голосовать за билль я не собираюсь. Это было страшной ошибкой. Бессмысленно выступать в поддержку правительства и правящей партии, не поддерживая наихудшего из законов, из-за которого ломаются копья! К моменту моего громкого выступления споры о билле достигли точки накала. В Вестминстере на правительство обрушился град издевок: мол, чего стоит сей документ, если даже выдвинутый правящей партией кандидат не в силах защитить его перед избирателями! В Олдхеме же мои противники, воодушевленные тем, что я полил воду на их мельницу, с удвоенной энергией набросились на билль. Век живи — век учись! Но думаю, однако, что могу без ложной скромности сказать, что был достойным кандидатом. Во всяком случае, нас встречал неподдельный энтузиазм избирателей, и сердце радовалось при виде того, как массы рабочих горячо и совершенно бескорыстно выражают свою преданность империи и верность древним традициям королевства. Однако при подсчете голосов выяснилось, что мы потерпели весьма ощутительное поражение. Из двадцати трех тысяч поданных бюллетеней — количество для английского округа невиданное — за меня было на тысячу триста бюллетеней меньше; что же касается мистера Модели, то он получил примерно на тридцать голосов меньше, чем я.

Последовали обвинения, как всегда бывает при поражениях. Все порицали меня. Я заметил, что это практика почти постоянная. Видимо, считается, что к травле я устойчивее других. Видные тори и весь «Карлтон-клуб» как один заявляли: «Поделом ему, что связался с социалистом. Человек мало-мальски принципиальный никогда бы на это не пошел». Мистер Бальфур, в то время возглавлявший палату общин, услышав, что я выступил против Билля о десятине, сказал в кулуарах (признаться, не без оснований): «Я считал его многообещающим юношей, а он, похоже, только на обещания горазд». Партийные газеты разразились передовицами, где говорилось, что нельзя доверять борьбу за крупные рабочие округа молодым и неопытным кандидатам, и потом все поспешили забыть этот пренеприятнейший инцидент. Я вернулся в Лондон полностью выдохшимся — так выдыхается недопитая бутылка шампанского, оставленная на ночь без пробки.

По возвращении моем в Лондон никто не навещал меня в материнском доме. Однако мистер Бальфур, будучи человеком верным и участливым, прислал мне написанное им самолично письмо — его я только что откопал в старейшем из моих архивов.

10.7.99

Меня крайне огорчила Ваша неудача в Олдхеме — ведь я так надеялся в скорейшем времени видеть Вас в палате, в которой мы некогда сражались совместно с Вашим батюшкой, сражались дружно, плечом к плечу. Надеюсь, однако, что происшедшее сейчас не лишит Вас уверенности в себе. По многим причинам для дополнительных выборов время неподходящее. Оппозиция на таких выборах всегда может надежно укрыться за критикой, не обнародуя встречной программы. Такая позиция удобна всегда, и она удобна вдвойне, когда встречная твоя программа включает в себя такой неперспективный пункт, как гомруль. К тому же разбрасываемые оппозицией критические семена падают сейчас в особо благодатную почву: предпринимателям не нравится билль о компенсациях; докторам — постановление о вакцинации; народ вообще не любит священников, и билль о выделении им средств, естественно, публике нравиться не может; священников возмутило Ваше неприятие билля; оранжисты дуются, и даже обещание проголосовать за Ливерпульские предложения их не умиротворяет. Ну, и как следует ожидать, те, кто в выигрыше от наших мер, проявляют неблагодарность; считающие же себя обделенными по праву негодуют. Худших условий для борьбы за место от Ланкашира, прямо скажем, не придумаешь!

Бодритесь, все сложится хорошо. Это маленькое поражение не повредит Вашей будущности политика.