Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

В то время как мир и война покачивались на весах в неустойчивом равновесии, а первый непоправимый выстрел еще не раздался, пароход наш, дав гудок, начал разрезать неспокойные серые воды. Никакого беспроволочного телеграфа в те дни, разумеется, не существовало, и потому в этот острейший исторический момент главнокомандующий, равно как и его штаб, вкупе с корреспондентом «Морнинг пост» оказались полностью оторваны от происходящего. Мы надеялись узнать что-нибудь на Мадейре, куда должны были прибыть на четвертый день плавания. Однако там нас ждала только одна новость: переговоры завершились, и наблюдается передвижение обеих противоборствующих армий. В таком подвешенном состоянии мы опять вышли в море, на этот раз спокойное и отливающее синевой.

Нам предстояло провести две недели, не имея ни малейшего представления о ходе той драмы, о которой мы только и думали. Все две недели небо оставалось безоблачным, море не волновалось, и кейптаунский лайнер шел вперед мирно и безмятежно, на обычной своей рейсовой скорости. Превысить ее значило бы проявить беспрецедентную нервозность. Почти пятьдесят лет Британия не вела войн ни с кем из представителей белой расы, и в ее действиях не было и намека на понимание того, что время в таких случаях может играть решающую роль. Волны мерно плескались о борт судна, где царило невозмутимое спокойствие. Пассажиры, как военные, так и штатские, предавались обычным для морских прогулок играм и развлечениям. Буллер каждый день мерил шагами палубу, непроницаемый, как сфинкс. Общее мнение штабных сводилось к тому, что на место мы прибудем, когда конфликт уже будет исчерпан. Находившийся на борту цвет офицерства просто не мог себе представить, чтобы «собранное с бору по сосенке» бурское ополчение способно было противостоять профессиональным солдатам. Если буры и вторгнутся в Наталь, их встретит генерал Пенн Симондс, расположившийся с целой пехотной бригадой, кавалерийским полком и двумя артиллерийскими батареями в Данди, на самом севере Наталя. Офицеры опасались одного — как бы шок от подобной встречи вообще не отбил у буров охоту сражаться с регулярными войсками. Все это угнетало, и я не удивлялся тому, что временами сэр Редверс Буллер выглядел мрачноватым.

Двенадцать дней прошли в тишине, покое и гаданиях. Я строил в уме десятки предположений — от захвата Кейптауна Крюгером и до вторжения в Преторию сэра Джорджа Уайта или даже генерала Пенна Симондса. Ни одна из версий не казалась мне достаточно убедительной. Так или иначе, еще пара дней — и мы узнаем все, что произошло за эти волнующие две недели. Передышка и неведение кончатся, занавес поднимется, и общая картина представится взору. Что это будет? Я думал о том, каково сносить подобную неопределенность генералу Буллеру. Наверно, дорого бы он дал, чтобы быть в курсе событий. Как глупо со стороны правительства не выслать ему навстречу торпедный катер, чтобы генерал мог сориентироваться в обстановке еще дней за пять до прибытия! Располагая фактами, он все обдумал бы заранее и сделал первые шаги хладнокровно и неспешно.

Внезапно на палубе наметилось движение. Вдали показался корабль, он двигался нам навстречу, оттуда, где все было известно! Мы быстро сближались. Я думаю, корабль прошел бы примерно в миле от нас, если бы наша молодежь не разволновалась: «Нельзя ли остановить судно? Ведь мы могли бы тогда все узнать! Наверняка там, на борту, найдутся кейптаунские газеты! Нельзя упускать такой случай, даже не попытавшись что-либо выведать!»

Этот ропот достиг ушей высокого начальства. Началось серьезное обсуждение. Пришли к тому, что останавливать корабль в море было бы неразумно. Не дай бог, предъявят нашему правительству иск за нанесенный ущерб или попросту нас оштрафуют, как, например, штрафуют за протяжку телеграфного кабеля без должного на то разрешения. В качестве дерзкой полумеры мы просигналили пароходу, прося поделиться новостями. В результате судно изменило курс и прошло ярдах в ста от нашего борта. Это был грузовой пароход так называемого «дикого плавания» с командой человек в двадцать. Все они высыпали на палубу поглазеть на нас, мы же, в свою очередь, как может легко догадаться читатель, отвечали им тем же. Над головами они вскинули черную доску, на которой можно было разобрать такую надпись:

Судно, мелькнув, скрылось за нашей кормой, а мы остались размышлять над этим загадочным сообщением.

Штабные буквально оцепенели. Значит, буры сражались — трижды, по-настоящему! И британский генерал погиб! Следовательно, бои были жестокими. Вряд ли после них у буров остались хоть какие-то силы. Разве мыслимо предположить, что, потерпев поражение в трех битвах, они будут продолжать свою безнадежную борьбу! Мы все погрузились в глубокий мрак, один только Буллер упрямо сохранял на лице выражение непроницаемого и неколебимого спокойствия — эдакая твердыня в годину смуты. Он рассмотрел послание через бинокль, но и бровью не повел. Лишь спустя несколько минут штабной офицер рискнул к нему обратиться:

— Похоже, к нашему прибытию все будет кончено, не так ли, сэр?

Прижатый, таким образом, к стенке, великий человек ответствовал так:

— Смею предполагать, что на подступах к Претории еще осталось кому дать нам отпор.

Его военный нюх был безошибочен и точен. Действительно, кому дать нам отпор там еще о-го-го как осталось!

Выразительное это высказывание подняло и укрепило наш боевой дух. Слова его, передаваясь из уст в уста, в несколько секунд облетели весь корабль. У всех загорелись глаза. Каждый словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Офицеры поздравляли друг друга, адъютанты плясали от радости. Всеобщее воодушевление было столь сильным, что никто не дал мне по носу, когда я, возвысив голос, произнес:

— Всего-то стоило на десять минут остановить корабль, и теперь мы имели бы полную информацию и понимали, что нас ждет.

Напротив, меня принялись мирно увещевать:

— Нетерпение — это слабость молодых. Мы и так скоро все узнаем.

Сэр Редверс Булл ер в очередной раз продемонстрировал свое знаменитое хладнокровие, не торопясь выяснять то, что и так будет ему доложено, едва мы пришвартуемся в Кейптауне. Поскольку, по мнению главнокомандующего, заключительное сражение произойдет не ранее, чем при подходе нашем к Претории, докуда от Кейптауна — целых семьсот миль, мы еще спокойно успеем подготовиться к операции по подавлению сопротивления буров. И наконец, подвергать сомнению распоряжения старших по званию во время войны, равно как и во время мира, не пристало даже военному корреспонденту, тем более так недавно носившему форму офицера.