Кристиан Бейл - Смертельный гамбит. Кто убивает кумиров?

Вот вы можете представить, что Леннон кому-то завидовал?

Я лично — нет. И все-таки эта история о зависти. Так получилось.

— Вы не слушаете, — мягко улыбнулась моя собеседница, возвращая меня из полета мыслей.

— Слушаю, — соврал я, — Марк ходил к врачу и пытался лечиться от ожирения.

— Он влюбился, — подтвердила Джессика.

Вопросительный взгляд.

— В Леннона, — спокойный взгляд миссис Бишоп.

Я растерянно моргнул.

Джон Леннон был безусловно талантливым сочинителем. Он чувствовал эмоции времени, музыки и понимал гармонию. В его текстах стройность и простота, в них открытость и лиричность. Один музыкальный критик в журнале написал: «Песни, толкающие на путь греха и раскаянья». Чем не прекрасная характеристика? «Битлз» — это стихия. «Битлз» — это юность. «Битлз» — это первая любовь. «Битлз» — это потеря и обретение себя. Такова лишь толика характеристик, которые я нарыл в статьях. Вернее, сублимация того, что говорилось и писалось о музыке великой группы. Их обожали. Из-за них сходили с ума. Их даже королева приглашала на прием. Национальные герои — что уж тут говорить! Но был среди них один человек, который так и не научился собственной жизненной философии, столь настоятельно преподносимой со сцены. Джон Леннон не искал успокоения в любви, ему были неинтересны поэзия и порядок мироустройства. Он искал бунта и был неприкаян в мире, где от него не требовалось взяться за оружие. Этому состоянию даже есть название в современной психиатрии — синдром «повышенной тревожности». Да, синдром этот известен всем, а вот то, что его ставят часто людям одержимым и маньякам, чаще всего не обнародуется.

Джерри Рубен хохотал надо мной, когда я ему изложил свое представление о том, каким я вижу Леннона. Кстати, у нас была с ним заведенная традиция: прежде чем начать разговор об очередном моем клиенте, я выкладывал перед Джерри всю аналитику по поводу человека, о котором буду спрашивать. Я однажды удивился этому, а Рубен ответил:

— Ты чаще мыслишь в верном направлении, используя то, что находишь в общем доступе, и твои рассуждения очень напоминают дайджест. Прости за откровенность, но наблюдение человека со стороны иной раз дает возможность понять, где именно ошиблись наши машины. Что не учли при поддержании имиджа или образа той или иной знаменитости.

— Что-то не понял, — буркнул я.

— О господи, просто как день! — отмахнулся Джерри. — Благодаря твоим версиям, проверенным нашими специалистами, обнаруживается, над какой деталью события, предназначенной для источников СМИ, мы плохо поработали. И мы дополняем ее тем, что подбрасываем информацию, оказавшуюся «вдруг» рассекреченной.

Я кивнул: да, мол, понял.

— Молодчага! Ты женат?

Морщусь от его фамильярности:

— Вопрос — к чему?

— Так. — Взгляд прозрачно-голубых глаз пронизывает до костей.

Закуриваю, чтобы был повод отвести глаза.

Джерри понимающе усмехается:

— Кстати, то, что Леннон прослыл «революционером», — наша работа, а то раздражали однообразные оценки общественности: «наркоман», «гомосексуалист» или убогая версия, будто все песни за него писал Маккартни.

— Такой не был революционером?

— Был, конечно. (Спокойный взгляд.) Но раньше это не казалось столь занимательным.

Джон Леннон много пил. Йоко Оно никогда не запрещала ему пить, никогда не запрещала ему быть «либерти», более того, Йоко сама провоцировала эти ситуации. Она была художницей, в ее хеппинингах танцевали пластилиновые курицы, сходили с ума голые танцовщицы, а из туалетной бумаги прокладывали железные дороги. Это была эстетика китча, именно то, что требовалось Джону после того, как «Битлз» перестал гастролировать. Музыканты засели в студии, разошлись тратить деньги, а Джон не мог найти себе место. У него действительно был слишком хороший бухгалтер, который так умело распоряжался заработанными деньгами, что бывший неблагополучный мальчишка, которого таскали за уши к директору 3a хулиганство, оказался одним из самых богатых людей мира шоу-бизнеса. Богатый. Праздный. Человек вдохновения и азарта. По сути, Леннон был гением, но таланта в нем не было. Он мог за несколько мгновений создать хит, а мог годами писать совершенно дремучие тексты.

Мой приятель, музыкальный обозреватель одной из крупнейших британских газет, когда выпивал, умудрялся вспомнить все тексты, написанные Битлами наизусть. И признаться, я, не любитель творчества «Битлз», с удивлением замечал, что в простеньких текстах есть все, что способно заставить трепетать сердце. А вот в более поздний период чувствуется, как искренность тяжелеет от наличия банковского счета.

— Я — нищий! — орал пьяный Джон на какой-то вечеринке, оплаченной его деньгами.

— Конечно! — кричали ему в ответ, поднимая бокалы с шампанским.

— Духом, — прошипел один молоденький официант и, покачав головой, стал разносить напитки.

Это не вымысел. Эту историю мне рассказал Ал — двоюродный брат Марка, он как раз знал о том, что у страдающего шизофренией родственника очередное обострение на тему «Я — Джон Леннон».

Я встретил Ала в автомастерской на одной из автозаправок в Огайо. Пожилой, солидный, с аккуратными усами, коротко стриженный, подтянут и не курит. Подождал его после работы (он владелец заправки), пошли выпить холодного пива. Три улочки. Пять домов. Прямо как в ковбойском кино — так и ждал: вдруг откуда-нибудь выскочит герой Клинта Иствуда. Не выскочил, вместо него к нам вышел шустрый хозяин питейного заведения с двумя кружками пива размером с трехлитровую банку.

— Угощайтесь, — радушно грохнул кружки на столешницу. Пушистая пенка лизнула бортики кружек. Хозяин ушел, а мне все казалось, что он был бы не против посидеть с нами.

— Он подсядет все равно, — усмехнулся Ал, кидая в рот соленый орешек, — все мы тут знаем друг друга, какие секреты…

— А про Марка говорить при нем возможно?

Пожал плечами:

— Все они телевизор смотрят, да и столько лет прошло — прекрасно, что пропал он.

— Действительно, — кивнул я и отпил пива. — А когда вы узнали, что в Леннона стрелял именно Марк?

— Да объявили по радио про то, что Леннона убили. Мы так и застыли. А потом сказали с экранов: «Марк, это Марк сделал». Видели его. Он и не таился. Йоко видела, швейцар видел тоже. Он и сбежать не пытался. Когда объявили, я тогда почему-то и не подумал на однофамильца. Не знаю, почему. Предчувствовал, может. Хотя глупо, конечно, предчувствиям верить.

— Ваша первая мысль, когда увидели на экране брата?

— Марк, сукин сын, вконец рехнулся, его же растерзают — не сейчас, так в тюрьме! А что я еще мог подумать? Он в тюрьме под усиленной охраной сидел и жив только поэтому оставался.