Алексей Мишагин-Скрыдлов - Россия белая, Россия красная. 1903-1927

Доехав до Берлина, мы узнали, что мой отец, как адмирал русского флота, находится в тюрьме. В момент объявления войны он находился на лечении в Карлсбаде и был арестован на пути в Россию. Но, даже оставив отца в тюрьме, мы не могли покинуть Германию. Для выезда требовалось специальное разрешение, в котором нам отказывали. Германские власти проявляли особую суровость к тем русским, кто казался им представителями правящего класса. К этому неудобству добавлялась суровость, выказывавшаяся к отцу определенными кругами Пруссии из-за его франкофильской позиции, которую он часто демонстрировал за время своей службы.

В Берлине оказалось немало наших соотечественников, задержанных, как и мы, так что мы встретили там многих знакомых. Чтобы удалить русских от границ, правительство кайзера сосредотачивало их в столице. Мало-помалу уехать удалось большинству, в первую очередь евреям, имевшим в Берлине деньги и важные деловые связи.

Так много русских оказалось в начале августа в Германии потому, что они привыкли путешествовать, а войны никто не ждал. Доказательством служит то, что вдовствующая императрица Мария Федоровна, возвращавшаяся в Россию из Дании, не подумала, что не следует ехать через территорию Германии, и не получила никакого предупреждения; когда разразилась война, она находилась на неприятельской территории. Впрочем, надо заметить, что благодаря особому распоряжению властей ее возвращению не препятствовали.

После десятидневных хлопот, в которых нам очень помогло знание немецкого языка, мы получили дозволение выехать в Россию через Швецию, но без отца; к досаде немцев примешивалось опасение, что он может занять на родине важный военный пост. Отец, которого мы часто навещали в тюрьме (не могу не отметить – безукоризненной в отношении чистоты и комфорта), предложил нам ехать без него. Он не хотел, чтобы полученное нами разрешение было аннулировано, ведь получить его вновь было бы еще труднее.

Более всего в получении разрешения нам помогла принцесса Елизавета, сестра императора Вильгельма, очень хорошо знавшая мою семью. Это была та самая принцесса, что пятнадцать лет спустя поразила все дворы и мир своим поздним браком с молодым Зубковым. Мне кажется небезынтересным добавить, что это была очаровательная особа, симпатичная, умная, но довольно взбалмошная. Она всегда отличалась волей, независимостью и откровенностью. Такое поведение не способствовало увеличению числа ее друзей. Она от этого не страдала и не проявляла никаких признаков психического расстройства. Тем, кто стал бы говорить, что они появились у нее позднее, было бы легко и логично ответить, что пережитые принцессой испытания вполне могли повредить ее психике.

Проехав через Швецию, мы – матушка и мы с сестрой – прибыли в Стокгольм, чтобы сесть на пароход в Финляндию. Переезд считался в то время рискованным: Балтийское море кишело минами. В десять часов вечера судно остановилось: капитан боялся подвергать своих пассажиров рискам ночного плавания и предпочитал дождаться рассвета.

Наконец мы приехали домой, но уже не в Петербург, а в Петроград [18] Необходимость этого переименования сразу стала всем понятна. На сей счет ходил анекдот, весьма показательный в плане невежества определенных классов русского общества. Сцена происходит в первые недели войны в одном провинциальном городе. Старушка приходит на почту дать телеграмму дочери, живущей в Петербурге. Заполнив бланк, она отдает его телефонисту, а тот возвращает ей, холодно сообщая: «Санкт-Петербурга больше нет, теперь столица – Петроград». Старуха, задохнувшись от ужаса и волнения, ничего не говоря, разворачивается и уходит, разнося новость: «Петербург взят германцами, а новая столица – другой город, названия которого я не поняла!» В ее городке начинается паника. . Как мы узнали, объявление войны вызвало в столице большой подъем патриотизма. Вызванное этим чувством движение, стершее старые обиды, объединившее партии, примирившее простой народ и аристократию, запрудило Дворцовую площадь и вызвало императора и императрицу на балкон Зимнего дворца, после чего все собравшиеся, плача, упали на колени. Великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий армиями и дядя императора, успешно руководил боевыми действиями. Чтобы не повторять ошибок Русско-японской войны, императорская гвардия с самого начала войны принимала участие в боях. Ее потери погрузили аристократию в траур. Даже императорская фамилия заплатила этот печальный долг: на войне погиб обаятельный князь Олег, сын великого князя Константина Константиновича. Толпа чувствовала, что государи стали ближе к ней.

Через полгода из Германии вернулся мой отец. Его обменяли на старого князя Радзивилла [19] Поляк по происхождению, светлейший князь Радзивилл являлся германским подданным. Однако он владел на территории России крупными майоратными имениями, вследствие чего имел второе, русское, подданство. Помимо этого, он был германским фельдмаршалом в отставке. По всей этой семье болезненно прошло разделение: старший сын князя был русским подданным, а младший – германским. . С этого времени мы были лучше информированы о ходе войны благодаря сведениям, получаемым отцом.

Так, мы получили точную информацию о первых крупных потерях русской армии. Катастрофа произошла в Мазурских болотах и стоила нам шестидесяти тысяч человек; вся страна испытала боль от этой беды, которая, вследствие своих невероятных обстоятельств, вызвала начало морального разрыва между народом и императорской фамилией. Вот суть происшедшего: армия под командованием генерала Самсонова, действуя в соответствии с приказами великого князя Николая Николаевича, начала наступление в районе Мазурских болот, известном своей обширностью и сложностью местности. Офицеры, выполняя приказ командования и не зная района, даже подумать не могли, что их загонят в непроходимые топи. Они выдвинули свои части далеко вперед, и шестьдесят тысяч человек увязли в болотах. Известно, что, когда в германском Генеральном штабе узнали о происшедшем, там отказывались поверить в возможность подобной роковой ошибки противника. В России же возникли трудности, кого считать (во всяком случае, официально) виновником трагедии: генерала, вся служба которого не позволяла заподозрить его в подобном легкомыслии, или великого князя, чьи компетентность, мудрость и патриотизм нельзя было поставить под сомнение? Ходили слухи, что Самсонов самовольно пустился в эту смертельную авантюру. В кругах, в которых вращался мой отец, в этом сильно сомневались. Но очевидно, что виновным мог быть либо генерал, либо великий князь.