Алексей Мишагин-Скрыдлов - Россия белая, Россия красная. 1903-1927

Когда после полугодового отсутствия я вернулся в Петроград, то нашел город более чистым, чем было раньше. Но больший порядок не устранил ни царившего страха, ни нелогичности жизни.

В течение зимы 1923/24 года торговля функционировала все более и более свободно. Продовольственные магазины наполнились самыми дорогостоящими продуктами. Помню, однажды после концерта меня пригласили на ужин. На столе стояли превосходные заграничные вина, редкие блюда, экзотические фрукты. Сидевший напротив меня комиссар много выпил и под конец ужина расплакался.

– Почему вы плачете? – стали спрашивать его.

– Потому что в 1920-м, – ответил пьяный комиссар, – я приказывал расстреливать людей, у которых находили муку, а сейчас меня приглашают на такие пиры…

Рестораны, скромные и не очень, оказались в моде, хотя и ненадолго. В зале всегда присутствовал сотрудник ГПУ. Если посетитель оплачивал счет выше среднего, назавтра его вызывали и требовали указать источник доходов. Результатом этой меры стало то, что люди предпочитали сидеть дома.

Точно так же в ГПУ вызывали мужчин, чьих жен видели на публике в дорогих украшениях.

Наказания были суровыми; очень широко применялась высылка. Поэтому состав населения в городах стал нестабильным. Если не заходил в тот же ресторан несколько недель, то, зайдя вновь, не находил знакомых лиц. Одних арестовали, выслали, расстреляли; другие обнищали и там больше не показывались.

Часто, идя в гости, визитер узнавал об аресте хозяина; причем узнавал на своей шкуре. Агенты и солдаты ГПУ устраивали в доме засаду и арестовывали всех приходящих, даже разносчиков товаров. Их арестовывали из-за факта знакомства с беднягой, проверяли документы, наводили о них справки. При малейшем нарушении правил их отправляли в тюрьму или еще дальше.

15 июня 1924 года я спокойно возвращался домой после концерта. Было довольно поздно: час ночи. Перед дверью стоял милиционер. Он сообщил, что ждал меня, чтобы препроводить в отделение милиции. Поскольку это не был сотрудник ГПУ – учреждения, которое могло устроить мне большие неприятности лишь из-за моей фамилии, а кроме того, никаких серьезных правонарушений на моей совести не было, я последовал за милиционером, не споря и не слишком волнуясь. Хотя последствия этого моего задержания были не слишком трагичными, я все равно расскажу об этом приключении подробно. В Петрограде, точнее, уже в Ленинграде, такие истории были обычным делом и неоднократно повторялись с разными лицами почти без изменений; так что случай, приключившийся с мной, очень типичен для той эпохи.

К сожалению, как я того и опасался, начальника отделения в этот поздний час на месте не было. Мне пришлось провести ночь в камере с обычным дневным уловом: грабителями, ворами и пьяницами. В камере напротив пели и стонали проститутки и уличные торговки, нарушившие правила.

В девять часов утра начальник отделения вызвал меня к себе.

– Вы – сын адмирала Скрыдлова? – спросил он меня.

– Да, я его сын.

Этот ответ доставил ему явную радость, причины которой я тогда не понял. Он задал несколько ничего не значащих вопросов, а затем сказал:

– Подпишите эту бумагу, и можете быть свободны.

Я прочитал текст, гласивший, что патрульный милиционер задержал меня, когда я в состоянии сильного опьянения устроил скандал. Разумеется, я отказался подписывать этот протокол. Комиссар, казалось, раздумал и отпустил меня, объявив, что в скором времени я предстану перед судьей.

Вернувшись домой, я узнал от дворника, что несколько дней назад мной интересовался сотрудник милиции. Видя меня выходящим из двери, он спросил, кто я такой, и по моему внешнему виду предположил, что я аристократ. Говорить об этом мне он дворнику запретил.

Здесь я должен сделать отступление, чтобы рассказать, что в этот период ГПУ с особой тщательностью подбирало заложников. За границей продолжались покушения на большевиков, их аресты и высылки. Для ГПУ все это служило прекрасным поводом для репрессий внутри страны. Поэтому этой организации требовалось иметь запас носителей громких фамилий, чья смерть произвела бы много шума. К несчастью для них, человеческий материал этого рода становился все более и более редким: столько аристократов уже было расстреляно и сослано! ГПУ было единственной структурой, имевшей право арестовывать людей просто за фамилию; оно разослало отделениям милиции распоряжение выявлять в каждом районе могущих там оказаться потенциальных заложников. В некоторых отделениях данную задачу стали исполнять с большим рвением. Отделение моего квартала относилось к этому числу; они сразу доложили, что я могу стать выгодным заложником.

Но почему этот грубый и лживый предлог – пьянство и скандал? Потому что, назвав ГПУ мою фамилию, начальник районного отделения милиции вместо благодарности услышал, что я слишком известен как артист и мой арест без веской причины вызовет недовольство публики. Известно, что ГПУ щадило артистов, необходимых режиму, чтобы развлекать и отвлекать народ [30] Надо сказать, что благосклонность властей к артистам иногда шла даже вразрез с существовавшими законами. Только артистам режим возвратил драгоценности, хранившиеся в банках. Артисты даже могли, не возвращая сумму залога, забрать украшения, заложенные в ломбарды. Снисходительное отношение властей к актрисе бывшего Александринского императорского театра Потоцкой очень типично. Эту артистку связывали с монархией очень близкие отношения: она была любовницей великого князя Николая Николаевича-младшего, главнокомандующего русской армией во время мировой войны. Великий князь порвал с ней, когда женился на принцессе Черногорской, но продолжал ей выплачивать немалые суммы. Однажды вечером, незадолго до моего ареста, Потоцкая напилась, высунулась из окна и начала орать: «Да здравствует монархия! Долой революцию!» Ее арестовали, драгоценности конфисковали, но, поскольку она до того времени продолжала выступать на сцене, ее выпустили и вернули драгоценности. Можно не сомневаться, что любой другой за подобную демонстрацию был бы расстрелян. Очевидно, уверившись в своей безнаказанности, Потоцкая при первом же случае снова стала выкрикивать: «Да здравствует монархия! Долой революцию!» Ее снова арестовали, но опять так же быстро выпустили. Правда, на этот раз большевики не вернули ей драгоценности. . Смущенный комиссар, боясь потерять заложника, которого он во мне видел, и лишиться благодарности от начальства, решил сам организовать мой арест. Но для этого меня следовало обвинить в уголовном преступлении: пьяном дебоше, оказании сопротивления милиции. В таких условиях нам приходилось жить. Занимательно было, выпутавшись из неприятностей, разбирать двигавшие каждым делом пружины. Рано или поздно они становились известны: доносы были взаимными.