Алексей Мишагин-Скрыдлов - Россия белая, Россия красная. 1903-1927

Наконец, 13-го утром я прибежал в ГПУ со сбором за вчерашний мой концерт, которого хватило для оплаты пошлины на паспорт. Мне его выдали на руки. Новость о моем скором отъезде быстро распространилась, и один импресарио попросил меня дать 18-го концерт в Новгороде, до которого всего несколько часов езды от Ленинграда и в котором меня всегда хорошо принимали [40] Новгород – ближайший к Ленинграду город, в котором разрешалось проживание высланным по политическим мотивам. Эти люди были благодарной публикой для артистов, не исполняющих пропагандистские произведения. . Импресарио рассчитывал, что, объявив мой концерт как прощальный, он получит особо крупные сборы, мне он предложил повышенный гонорар. Но я назначил отъезд на 17-е; несмотря на необходимость заработать хоть сколько денег на дорогу и оставить что-нибудь жене, неприятные предчувствия подгоняли меня, и я отказался.

17-го я сел в поезд до Ревеля. Не буду описывать переполнявшие меня чувства, когда колеса начали вращаться, когда стали удаляться силуэты жены, родственников и друзей, неподвижно стоящих на перроне, ставшем мне вдруг таким родным. На этой земле я родился, жил, страдал, любил, в этой земле покоился мой отец и многие поколения предков. Сейчас моя родная земля удалялась, а я не знал, увижу ли ее еще когда-нибудь.

Служащие вокзала не могли скрыть удивления при виде странного русского, уезжающего за границу и при этом плачущего. Они-то привыкли к тому, что эмигранты выражают совсем другие чувства.

ГПУ так часто отправляло телеграммы с приказом задержать на границе уезжающего, даже если у него все документы были в порядке, что сердце мое болезненно сжалось, когда поезд остановился на последней станции перед Эстонией. Но у меня всего лишь проверили паспорт и содержимое двух чемоданов, которые мне позволили взять с собой [41] Содержимое этих чемоданов предварительно тщательно осматривалось, а сами они опечатывались с тем, чтобы выезжающий не прихватил с собой ни одного документа, хотя бы отдаленно относящегося к безопасности Советов, и не увез какие-либо ценности. Так, мне запретили вывозить две миниатюры в рамках под предлогом, что в них можно спрятать тайные бумаги. .

Я был в Ревеле всего один день, когда узнал, что накануне в Варшаве белый убил советского посла. Легко себе представить, какие последствия это покушение вызвало в СССР. Могу сказать, что заложники, о которых несколько подзабыли накануне моего отъезда, сейчас вновь поднялись в цене. Полученное от жены письмо подтвердило, что я уехал вовремя. В заранее условленных выражениях она сообщила мне, что во вторник в нашу квартиру приходили сотрудники ГПУ и спрашивали меня; а я уехал в воскресенье.

Я почувствовал себя свободным только после того, как пересек границу. Избавление же ощутил, лишь достигнув Франции, Парижа. Здесь я и живу с тех пор. Моя сестра с мужем обосновались в Брюсселе. Матушка делит свое время между Брюсселем и Парижем. В двух этих городах живут остатки нашей семьи, глава которой, ушедший первым, остался в России, как и его невестка, которой он никогда не знал.

С болью в сердце сообщаю, что жена ко мне не приехала. Она не смогла ускользнуть из страны и осталась в ней пленницей. Очевидно, ее держат из-за ее собственного происхождения, а также потому, что она последняя в СССР, кто носит фамилию Скрыдловых. Сколько там таких же, как она, виноватых без вины?

Во всяком случае, на моей новой родине фамилия, которую я ношу, не навлечет на меня неприятностей. Это огромное счастье, понятное немногим.

Теперь я в полной безопасности могу вспоминать различные ситуации, в которых звучала фамилия Скрыдлов. Могу размышлять над переменами в отношении к ней людей, о чем знаю на собственном опыте.

Я могу беспрепятственно вспоминать, что при царях наша фамилия звучала как синоним понятий «слава», «либеральный дух», «крамольные идеи»; а при Советах увязывалась с монархией, подавлением, с враждебными идеями. У ультрамонархистов она ассоциировалась с народной любовью; у большевиков с устаревшим принципом – верностью монархии.

Красная для белых, белая для красных, она как будто свидетельствует, что всякий цвет в этом мире относителен и что в конфликте наций, эпох и идей монополии на истину нет ни у одной стороны.

Отец автора – Николай Илларионович Скрыдлов (1844–1918), адмирал, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и Русско-японской войны. Первым браком был женат на Е. К. Фишер, умершей в 1880-х гг. (Примеч. пер.)

Этот обычай так укоренился, что только специалисты-историки могут различать природных князей и тех, кто унаследовал титул описанным мной образом. Многие представители русского высшего общества, известные под княжескими титулами, в действительности получили его не при рождении. Приведу для примера князя Феликса Юсупова, который при рождении был всего лишь графом Сумароковым-Эльстоном. При вступлении его в брак с княжной Ириной Александровной, племянницей царя, император своим указом дозволил ему принять титул матери, княгини Юсуповой. Это разрешение было дано в качестве особого рода исключения, так как отец нового князя был еще жив и сам носил княжеский титул, опять же в силу императорского указа.

Имеется в виду так называемое Боксерское восстание в Китае (1899–1900), направленное против европейцев. Подавлено коалиционными силами, в состав которых входили и русские войска. (Примеч. пер.)

Эти встречи происходили либо в Гатчинском дворце, бывшей резиденции несчастного императора Павла, сосланного туда своей матерью, императрицей Екатериной II, или в Аничковом дворце, зимней петербургской резиденции вдовствующей императрицы. Этот дворец был полон воспоминаний. Он был построен в XVIII в. императрицей Елизаветой для ее фаворита и морганатического супруга графа Разумовского. После смерти графа дворец вернулся во владение короны. Император Александр III предпочитал его холодно-торжественному Зимнему дворцу и постоянно жил там. После его смерти в 1894 г. его вдова, императрица Мария Федоровна, верная памяти мужа, осталась жить в Аничковом.

После дам, принадлежащих к императорской фамилии, обер-гофмейстерины двора императрицы и фрейлин, стоявших первыми, этикет расставлял дам не в порядке их происхождения, а в порядке должностей и чинов их мужей. Таким образом, жена наместника стояла впереди даже более знатных княгинь. При равенстве должности и чина, например между двумя наместниками, первой становилась не та, что старше по возрасту, а та, чей муж получил чин или должность раньше.