Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

25_____

Достали ложу на «Горе от ума» {713} . Письмо от Мейерхольда и Юши. Пошли к Блоку. Любовь Дмитриевна была очень грустна, чуть не плакала. Блоку нравится «Л<���юбовь> эт<���ого> лета». Ехали с Сомовым до набережной. Чудный день. Вид гуляющих, катающихся с [видом] приз<���наком?> роскоши и беспечальности, меня грустно пьянил; на балконах сидели дамы в шляпах. Вдруг я встретил того студента, но я не пошел за ним; в ясном вечернем солнце он был бледнее и глаза казались светлее, светло-золотые. Я не знаю, отчего я не пошел за ним. Из открытых окон дома Трубникова был виден четко высокий мол<���одой> чел<���овек>, вроде Врангеля, стройный и красивый, — и мне опять стало грустно. Прислали «Mercure» и «Marzocco». Часов в 9 пошли к Ивановым. Сначала смотрели корректуры, приехал Сомов и Сюннерберг. Диотима читала «Осла» — лучше, чем ее прежние, проще, более по-шекспировски, но страшно длинно, сумбурно и чем-то непристойно {714} . Потом пели, Сомов пел «Preislied» из «Meistersinger’oв»; я все боюсь, что мне пришлют счет и я не смогу ни отказать, ни уплатить, я скучаю об Наумове и по студенту. Хочу встать рано завтра и больше писать. Обязательно бы начать «Алексея» {715} .

26_____

Встал поздно; когда все ушли, принесли счет из «Вены» — велел прийти на будущей неделе. Прошелся, отнес письмо {716} . Холодно, серо, ветрено. Приехала Андриевич и проч<���ие> гости. Занимал дам у себя в комнате, угощая их померанцевым вареньем, petit beurres [249]и шоколадом. Сережа ушел к Эбштейн. Юраша говорил по телефону, спрашивал, когда мы условились быть у них. Ничего не начал делать, что же, опять на завтра? Когда гости ушли, я ходил с Варей по зале, то наигрывая под сурдинку «На коляски, на пролетки», и тоска по богатству, по хорошей обстановке, по глупым знакомым, по светскости меня охватила. Какой я неблагодарный идиот.

27_____

Утром письмо от Лемана, что, не дождавшись от меня ответа, он приезжает в Петербург. Мне было жалко и стыдно, что я не отвечал тотчас на его письма. Пошел к Чичериным, завтракал, наигрывал, они всё толковали о мамашином зонтике, который перекрыли для прогулок Соси, а нянька, отходя, взяла его с собой. Поехал за папиросами, перчатками, шляпой, в парикмахерскую. Хотел сбрить бороду, но хочу раньше поговорить об этом с Наумовым. После обеда писал «Алексея»; пошли к Верховскому. Вскоре приехали Ивановы от Врасских, где познакомились с Книппер, возил их туда Леман, похудевший и расстроенный. Был Гофман у Иванова, у Блока с Наумовым не был. У Верховских был Чулков, Блок, Конради, Иованович; я пел «Куранты», читали стихи, болтали. Жеребцова откладывает вечер до приезда Вяч<���еслава> Гавр<���иловича>. Блок был очень трогателен. Утро было серо и туманно, печально. Дома без меня Лемана не было, Мейерхольда тоже. Пойду завтра к Блоку в надежде увидеть там маленького Гофмана с Наумовым, с «моим» Наумовым, как говорит Вяч<���еслав> Ив<���анович>. Ça me tourmente à present [250].

28_____

Утром ездили к Блоку; был Гофман; Сомов был очень мил, ехали назад вместе до его портного. На Невском встретил Юрочку Михайлова. Дома был уже Леман, письмо от Нувеля и милого Наумова, не ответное, а от него, очень душевное, где говорится, как он ждет от меня большого и многого. Нужно заставить его считать себя моей музой. Леман был скромен, мил. Поехали на «Горе от ума», я был счастлив письмом Наумова. Прелестная постановка, декорации и т. п., но не очень захватывает. Видел Пронина, сестру Гофмана, кузину Лемана, Давыдова. Поехал к Ремизовым, там были Ивановы, Гофман, Сомов, Верховский и Бердяев, пили японский чай, курили, шушукались, «Осла» не читали; остались втроем я, Сомов и Юраша, долго еще мозгологствовали. С<���ерафима> П<���авловна> едет опять в Париж. Нувель пишет новости о [Париже] Людмиле, что Мережковские ругательски ругают Сологуба, Иванова, Блока, Ремизова, Городецкого, меня, щадя только Сергеева-Ценского {717} . Все думает об Н<���аумове>. Не коварно ли я с ним поступаю? Но я поступаю по вдохновению чувства, которое редко обманывает.

29_____

Письмо от Мейерхольда: зовет в понедельник к себе. Прошелся послать письмо к Наумову. Был Леман в веснушках, с желтым ртом, передавал приглашение от Врасских, чтобы познакомить с Книппер. Пели Рамо и мои английские вещи {718} , дети принесли снизу письмо от Наумова: милый, милый! Пишет: «Дорогой мой поэт, если бы Вы не разрешали мне, то были бы моим» и т. д. После обеда писал немного, надумали пойти к Тамамшевым. Телеграмма от Андреевых, просят в среду, 2-го, обедать. У Тамамшевых был Пильский и Гамборов. Было ничего, довольно уютно.

30_____

Телеграфировал Андреевым и Мейерхольду. В типографии ничего не было. В «Шиповнике» застал и Когана. Дал подписку, что к субботе будут посланы в цензуру обе книжки; был там Пильский, с которым я прошел до угла Бассейной и Знаменской. Заезжал к Ветчинкину. После обеда пошел к Ивановым за «1001 ночью». Они обедали при мне, а я играл «Орфея». Смеялись о девице, приходившей к Вяч<���еславу> Ив<���ановичу> за зародышем {719} . Послали Костю со мною, чтобы взять Апулея; он держит к Гуревичу в 5<-й> кл<���асс> на буд<���ущий> год. Дома пришел Тамамшев, потом Леман, пили чай, приехал Сомов, много пели. Молодые люди ушли, я читал Сомову дневник, болтали до половины четвертого. Звал завтра к Блоку, был мил.

1_____

Сижу дома, солнце, письмо от Мейерхольда; пришел Гофман звать сегодня в Лесной. Купили седло и экипажи. Не ехать ли с нашими? После обеда пошли к Ремизовым. С<���ерафима> П<���авловна> не едет в Париж. Говорили дружественно и интимно, пили чай; хотелось куда-нибудь пойти, поехать. Пришли домой, изнывая. Вдруг пришел Потемкин, я был очень рад. Приехали какие-то представители от Лесного института приглашать меня петь на вечере или читать, звали Иванова, Сологуба, Блока, Ремизова, Година, Цензора, Андрусона, Тэффи. Я думаю, их направил ко мне Иванов, а может быть, и сами надумались. Потом пили чай, Сережа читал свой рассказ, долго беседовали. Сережа изнывал, П<���етр> П<���етрович> раскисал, в «Вену» решили не ехать. Было очень скучно. Переругивался с Сережей, Потемкин засыпал. Я не знаю, отчего мне так грустно: вот выходят книги, Наумов приручается, идет весна, неужели только отсутствие денег так влияет? Отчего я не пишу радостно и бодро? М<���ожет> б<���ыть>, завтра настоящее начало?

2_____

Утром писал. Открытка от Городецкого. Поехал к Андреевым; обедало у них несколько человек. Потом собрались музыканты, дамы, офицеры, адмирал. Разговоры о свадьбе в Царском Селе, о дворе, об опере, музыка переносилась в какую-то другую, но не неприятную плоскость. Иованович завел какие-то скользкие разговоры, дававшие понять, что обо мне и Владимире Верховском были уже какие-то слухи. Бюцов, так стремившийся меня видеть, похож на Качалова в Чацком лицом {720} . Очень торопился к Сомову, там уже были Блоки, Званцевы, Нурок и Сережа. Читали «Незнакомку», последний Сережин рассказ, «Евдокию», пели «Куранты» и старых французов. Было уютно. Любовь Дмитриевна была очень мила и трогательна; она очень любит Сережу. Говорила, что эту зиму я всех отравил, что это была «моя» зима и т. д. {721} ; возвращались совсем при свете в 4½ часа. Шел снег, казалось, октябрь и 4 ч. дня, будто едешь завтракать, и это было не неприятно.