Джон Швед - КОСМОС – МЕСТО ЧТО НАДО (Жизни и эпохи Сан Ра)

Ещё до встречи с Сан Ра Джаксон изучал философию дзэн, и он узнал действующий в его учении парадоксальный способ общения. «И вот, как этакий умник, я спросил его: «Сонни, как звучит хлопок одной ладони?» «Ветерок, Джаксон», — ответил он, — «ветерок».»

Многое из того, что он говорил, не поддавалось близкому изучению. Он, похоже, забавлялся с бессмыслицей, но тебе это могло принести многодневную головную боль. Арт Дженкинс вспоминает, что однажды Сонни сказал что-то вроде этого:

Иногда вы можете быть в каком-то месте, и быть не у места; или быть ни в каком месте и быть не на месте. Но когда вы находитесь где-то, вам не нужно быть не у места, потому что вы можете потерять своё место и быть последними или отброшенными.

Верта Мэй Гросвенор смотрела на него несколько иначе:

Он не разъяснял всё до последней подробности, но такая уж у него была манера разговора. Однажды Маршалл упал с лестницы. Он говорил Маршаллу чего-то там не делать, и вот мы все подверглись этой долгой лекции насчёт того, что будет, если мы не будем подчиняться указаниям Сонни — т.е. следовать Космическому Пути. Разговор, учение, музыка — всё это было одним целым…

Подобно своему старому учителю 'Фессу Уотли, он стирал грани между лекцией и выступлением.

Ничто из того, что он делал, не было лишено смысла — смысл был во всём, даже в посадке в автобус, в выборе гостиничных номеров. Мы никогда точно не знали, накажут нас или наградят. Это было составной частью дисциплины. Если вы думаете об абстрактной картине, глаза говорят вам, что она абстрактная; но художник, нарисовавший её, расскажет вам, как отдельные части соединяются в целое. Может быть, он делал всё это ради какого-то другого внешнего вида или нового звука.

Мы были уверены в том, что делаем нечто новое. Публика тоже знала и понимала это. Так что если вы спрашиваете меня, что это значит, скажу, что я знала лишь одно — что я это понимаю. Это было похоже на получение тех пластинок и стихов от Джаксона, когда я ещё почти ничего не знала об Аркестре и Сан Ра… Я просто приняла это. Позже я, бывало, спрашивала себя — в своём ли я уме?

Когда он что-то тебе говорил, ты знал, о чём речь. Но при этом ты вовсе не обязательно мог объяснить это другим.

Музыканты, не работавшие в Аркестре, по-разному реагировали на его разговоры, и барабанщик Эндрю Сирил так обобщил эти разные мнения:

Сан Ра толковал о том, каким он видит Космос с точки зрения его философии, и высказывал кое-какие очень интересные мысли — неважно, верил ты в это или нет. Часто это было смешно, часто — смехотворно, а временами он попадал в самую точку.

Вернону Дэвису казалось, что он находился в процессе непрерывного изменения:

Ты никогда не знал, что он скажет или кем он будет, когда ты в очередной раз войдёшь в его комнату. Он мог сказать, что он — Люцифер, или Бог. А к тому времени, когда ты уходил, он был одновременно и Люцифером, и Богом!

Именно открытость созданной им структуры произвела наибольшее впечатление на танцовщицу Джудит Холтен:

Мы все проецировали на Сан Ра свои мечты. Мне казалось, что мы собираемся спасти чёрную расу; мне казалось, что эта музыка волшебна, что мы никогда не умрём или покинем эту планету. Я проецировала на Сан Ра свой собственный миф, а потом оказалось, что это был не мой миф, а его миф отличается от моего; затем мне пришлось всё это урегулировать. Это также было похоже на зеркало — вы видели в нём то, что хотели увидеть, люди так делают постоянно, но его зеркало было такое богатое! В нём можно было заблудиться, как в зеркальном зале.

Вообще-то в его мистицизме не было ничего особенно удивительного — поскребите любого музыканта и найдёте крипто-пифагорейца. Поскребите историю музыки и найдёте линию, восходящую к музыканту XV века Марсилио Фичино, который считал, что музыка создана из той же субстанции, что и дух, и она обладает силой, способной привести людей в соответствие с небесами — или к Генриху Корнелиусу Агриппе, который был уверен, что музыкой можно вызывать духи мёртвых. Сан Ра находился в длинном ряду композиторов-мистиков — из модернистов можно назвать хотя бы Айвса, Шёнберга и Штокхаузена, а из джазистов — Орнетта Коулмена, Сесила Тейлора и Энтони Брэкстона.

Идеи Сан Ра могут казаться странными, а иногда и глупыми, но то, что он говорил, по большей части перекликается с учением гностиков — особенно нескольких аскетическо-еретических групп, живших в XII в. на юге Франции, так называемых «каферистов» (между прочим, эта группа имела большое влияние на трубадуров той эпохи); но поскольку некоторые элементы его учения обнаруживаются в различных отраслях афроамериканской религии, то, наверное, корни его идей — в ещё более древних духовных учениях. Если бы он нашёл синтез этих идей исключительно в прошлом (как в случае Египта), то мог бы сойти за обыкновенного мистика. Но когда он поместил свои мысли в ультрасовременную атмосферу технологии и космических путешествий, вверх полетели «предупредительные сигналы».

Сан Ра отказывался принимать на себя некий установившийся образ или идентифицироваться с определённым периодом истории; он противился всяческому завершению и не давал прямых ответов даже на такие вопросы, как «Кто он такой?», «Откуда он появился?», «Сколько пластинок выпустил?», «В чём смысл его учения?». Он предал забвению свою биографию и воздвиг целую структуру для поддержания своей меняющейся личности. Как посланник, он постоянно стремился вовне — с чёрного Юга на городской Север, к нации, Земле, Сатурну, вселенной, «везделенной», от южных баптистов к древним египтянам и ангельской расе. Лицом к лицу он производил сильное впечатление, хотя за ним тяжело было следовать, да и верить ему было нелегко. Однако к космо-драме и Gesamkunstwerk его выступлений трудно было относиться, как к лёгкому развлечению. Он собирал вместе такие элементы музыки, танца и изобразительного искусства, которые никогда не соединялись раньше — и в то же время, казалось, смутно намекал на атмосферу цирка, танцзала и деревенской церкви, а также реальных или забытых империй. И делал он это на таком уровне целеустремлённости и серьёзности, который с тех пор кажется недостижимым.

Всё его творчество было проникнуто прекрасно разработанным, хоть и мучительным моральным чувством, а его мифо-ритуальные заявления могли открыть вам глаза на пустоту нашей жизни — пусть даже принять его решения было невозможно. «Твёрдое утверждение Сан Ра», — говорил Барака, — «и музыкальное, и речевое, состояло в том, что наш мир примитивен. Его практики, верования, религии — необразованные, непросвещённые, дикарские, разрушительные, принадлежащие прошлому… Вот почему Сан Ра вернулся только затем, чтобы сказать, что уходит. В Будущее. В Космос.»