Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

А как насчет ее собственного будущего? Под силу ли ей творить его в одиночку? Этот вопрос вновь встал перед ней, когда в марте вернулся Сварстад. Он хотел попрощаться, прежде чем продолжить свое путешествие в Париж. Как всегда, он был молчалив. Изменился он мало — такой же худой, сухопарый, с пронзительным взглядом. Разве что черты лица еще больше заострились. А она была снова цветущая пышнотелая мать. Его медлительность вошла в легенду, он умел держать в разговоре долгие паузы, заставляя гостей и знакомых мучиться от нетерпения, а потом разряжал обстановку саркастическим и язвительным замечанием. Ранее эти его особенности нравились ей и даже приводили в восхищение, но теперь молчание становилось тягостным. Возможно, и остроумных замечаний с его стороны стало меньше. Ей давно было известно, что он презирает сборища болтливых писателей, но уж с ней-то он мог поговорить?

Похоже, они мыслили и реагировали на все по-разному: он с годами становился все более молчаливым, неуверенным и замкнутым, в то время как ее мозг работал все быстрее, по мере того как она взваливала на себя все больше различных обязанностей. Теперь Сварстад уезжал за границу на целых восемь месяцев. Казалось, со времен счастливых лондонских деньков, когда она сидела с книгой, а он стоял за мольбертом и они вместе смеялись над каламбурами Оскара Уайльда, прошла целая вечность. Вспоминала ли Унсет, как они тогда издевались над модернистами? И как, к ее вящему восторгу, он записал под картиной Дерена «печная сажа и уличная грязь»? Каждый из них на свой лад был художником Кристиании, каждому на свой лад удалось занять свое место в европейской живописи и литературе соответственно. Упрямые и независимые, они нашли друг друга. Какие у них теперь были общие интеллектуальные увлечения? Сигрид опять перечитывала английскую литературу, многие из этих книг она приобрела еще во время свадебного путешествия в 1912 году. Теперь они украшали ее новые книжные полки: Томас Мор, Чосер, Диккенс и, надо полагать, Роберт Хью Бенсон. Но мировоззрение ее претерпело коренные изменения, жизнь двинулась новым курсом, и теперь ей нечего было обсуждать с «мужчиной, которого она могла назвать своим господином».

«Ни до какого семейного совета дело так и не дошло, и Сварстад уехал, ни единого словечка не сказав о будущем», — жаловалась она Нини Ролл Анкер после отъезда Сварстада в Париж.

Судя по всему, Сигрид Унсет не приходило в голову, что ее семейные проблемы вполне укладываются в общую статистику. Она не сделала никаких выводов из того факта, что большинство женщин — ее коллег по Союзу писателей разведены. Зато не упускала возможности подчеркнуть, что место женщины — дома. На предложение Нильса Коллетта Фогта войти в состав недавно организованного Комитета по защите риксмола {40} 40 Риксмол (позже букмол) — одна из двух официальных письменных форм норвежского языка. она ответила согласием, при условии, что не будет занимать какой-либо должности. И напомнила другу: женщинам не пристало занимать официальные должности, поскольку это может отразиться на исполнении домашних обязанностей. Начав новую жизнь в Лиллехаммере, вряд ли она теперь будет писать как раньше, но читать читает. Вероятно, у друга возникли некоторые сомнения насчет того, насколько реальная Сигрид Унсет, какой он знал ее по усердной работе в Экспертном совете, соответствует этому «идеалу». Всем, кто как-то соприкасался с ней, сразу же бросались в глаза ее мощный интеллект и невероятная работоспособность. Невозможно было представить себе, чтобы такая женщина пожертвовала страстной увлеченностью своими и чужими книгами ради занятий домашними делами и воспитания детей. Да ей это и не удалось.

Унсет продлила срок аренды дома и стала именовать его Бьеркебек {41} 41 Бьеркебек — буквально «Березовый ручей». — так звучало более по-норвежски. Это был шутливый намек датским друзьям, что отныне писательница намеревается культивировать все самое что ни на есть норвежское. В доме царил идеальный порядок и цветов было не меньше, чем у самых положительных персонажей из ее романов. Да и сама она считала буйный рост комнатных растений добрым знаком. Но душевного равновесия Унсет так и не обрела — ее по-прежнему снедало беспокойство и мучили сомнения. В письме Нини Ролл Анкер Сигрид Унсет признавалась, что ищет точку опоры: «Мне отчаянно не хватает старой церкви, которая никогда не учила: вот это хорошо, потому что старое или — потому что новое, но имела к причастию вино, что чем старше, тем лучше, и хлеб, который лучше всего вкушать свежим» [320] Brev til Nini Roll Anker, 3.9.1920, NBO, 171. . Внешне же душевные метания Унсет были незаметны. С годами она выработала в себе стойкость и казалась стороннему наблюдателю скорее замкнутой, нежели беспокойно-энергичной. На большинство людей она производила внушительное впечатление. Детьми и домом с его бесконечными хозяйственными хлопотами писательница управляла властной рукой.

Прислугу Сигрид Унсет держала на дистанции и даже с главной экономкой, датчанкой Астрид Андерсен, доверительных бесед не вела. В повседневной жизни она играла одновременно две роли — старозаветной хозяйки и современной работающей женщины. Время от времени замечала, что хорошо бы и ей в свободную минутку посидеть с вязанием, как это было принято у других хозяек, не говоря уже о крестьянках. Однако в ее устах иначе, чем милым кокетством, такие признания не назовешь.

Напротив, когда летом 1920 года, в День Святого Удава, она стояла на лестнице усадьбы Бьёрнстад в Майхаугене и рассказывала о великом святом, то чувствовала себя в своей стихии. Величественная и уверенная в себе, несмотря на тихий голос, возвышалась она над многочисленными собравшимися, которым приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Сигрид Унсет быстро успела подружиться с коллекционером Андерсом Сандвигом, и когда он пригласил ее выступить в качестве почетного гостя, тут же согласилась. В особенности на этой старой лестнице и в день этого святого. Со временем история Святого Улава превратилась в любимую тему, которую она неустанно разрабатывала. Сага об Улаве украсила ее коллекцию историй о святых. А библиотека с годами пополнилась красивыми старинными томами в кожаных переплетах. Здесь были не только любимые отцовские энциклопедии, которые ей удалось выкупить, но и многочисленные издания, составляющие объемную литературу о крестителе Норвегии. Версия Снорри казалась ей не совсем убедительной. Об обращении Гудбранда из Долин она рассказала так, как не удавалось никому до нее.

Сигрид Унсет обладала определенными задатками драматурга и режиссера. При виде первых солнечных лучей, озаривших очертания гор, Улав в ее повествовании говорит: «Посмотри же вверх и на восток. И увидишь нашего Господа в сиянии великого света». Что думали лиллехаммерцы, глядя на нее, возвышающуюся на ступеньках старинной каменной лестницы, и слушая ее монотонный голос, с легким датским акцентом почти выпевающий слова? Возможно, они были разочарованы — после всех-то сплетен о развеселой богемной жизни в Риме, о странном браке, в котором муж и жена живут по разным адресам! Не показалась ли она на их вкус чересчур набожной? А она все говорила и говорила, углубляясь во всякие диковинные детали.