Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

- Это не аргумент, - сказал Федосов.

- Ханбулатов пошел в контратаку, - проговорил Зуев, - но ты ждал. Так?

- Расстреляли бы и мой взвод, - заметил Федосов. - У них явное огневое превосходство. Бессмысленно сейчас атаковать.

- Бессмысленно? - раздраженно переспросил Зуев - Когда говорят бессмысленно, я всегда ищу трусость.

Федосов дернулся так, что Леночка уронила бинт.

- Кто трус? - задыхаясь, спросил он.

- Вообще говорю, - усмехнулся Зуев. - Стрельбицкий, у тебя сколько человек?

- Двадцать два, - хмуря тонкие брови, отозвался тот.

- И у Федосова двадцать, - сказал Зуев. - Еще от взвода Ханбулатова шестеро осталось... Атакуем, как немного стемнеет. Это приказ. Сигнал к атаке - белая ракета... Ну, что вы мрачные? Внезапно надо атаковать.

- Я против этого решения, - Федосов надел каску, запихнул под нее бинт и встал.

Он взял автомат и медленно, точно еще надеясь, что Зуев крикнет, вернет его, пошагал к своим бойцам.

Стрельбицкий молча наклонил голову. Он был высокий, чернобровый, с тонким лицом, длинными ногами, никогда не спорил, аккуратно выполнял любые распоряжения Зуева, но делал все как-то механически.

И на девушек Стрельбицкий глядел обычно так равнодушно, что взгляд его казался Марго безжизненным.

- Аргумент, - отчужденно сказал Зуев. - Разболтались вообще-то... Все отступаем, это не аргумент?

- За неделю мы отошли всего на тридцать километров, - неожиданно громко произнес Стрельбицкий. - Разве это отступление? И позади нас еще линии обороны.

Марго удивленно отметила, что голос его вовсе не мягкий, как думалось, а резкий, звонкий, бурлящий эмоциями. Зуев, как бы тоже удивленный, встал и нахмурился, покусывая губу.

- Скажи еще, что Волга течет в Каспийское море И насчет бессмысленности я не так уж и вообще говорил Меньше рассуждай, а действуй... Я к пушкарям иду.

Семидесятишестимиллиметровое орудие, приданное роте, стояло в десятке метров. Командир орудия, старший сержант, в бушлате и громадных подшитых валенках раскорякой лежал на земляном конусе погреба.

Двое артиллеристов обтирали ветошью снаряды, наводчик проверял механизмы.

- Эй, пушкарь, - окликнул Зуев старшего сержанта. Тот повернул голову, сполз на животе - Бронетранспортер выглядываю, - сказал он.

- Ты накрой его по звуку.

- Не могу, - старший сержант поскреб рукавицей щетинистый подбородок.

- Что значит не могу? - возмутился Зуев.

- Лимита нет.

- Какого еще лимита?

- На снаряды. По закрытым целям три снаряда в день. Больше не дают.

- На кой черт мне здесь пушка?

- Кабы высунулся он. А так не могу. Холку мне за пустую стрельбу комбат натрет.

- Что мне твоя холка? - горячился Зуев. - Атаковать буду. Ясно?..

- Не могу, - твердо сказал артиллерист. Маленький, усатый, с примороженной опухшей левой щекой, он виновато глядел на лейтенанта. - У меня ж девять снарядов только. И себя враз обнаружим...

- Ах, вот чего боишься! - перебил его Зуев. - Так и говори!

- Закусил ротный удила, - неприязненным тоном сказал Щукин около Марго. - Людей, как подковы, гнуть хочет. А люди не подковы... Идем, Кутейкин. Давай, военфельдшер, приходи. У нас там картошка печеная есть.

- Спасибо, - ответила Марго и пошла к сидевшей на бревне Леночке.

- Это Зуев послал их, когда увидел, что раненого тащишь, - сказала Леночка. - "Что, - говорит, - в роте мужиков нет? Вы сидите, а девчонка под пулями ходит".

- Он умер, - вздохнула Марго. - Напрасно было...

Устала я так, что даже заплакать не могу. А хочется...

Зуев все же странный. Грубым часто бывает. Ты не ошибешься в нем?

- Не ошиблась ли? - задумчиво проговорила Леночка. - Уже...

- Что?

- Я сама к нему пришла. Вчера... Да... Он совсем негрубый. Ему трудно.

- Ленка, милая... Но как же ты?

- Как? - сказала Леночка. - Если бы мы всегда хорошо умели разбираться в наших чувствах, то не было бы плохих людей, обманутых надежд и глубоких ошибок. Ведь и меня и его могут убить. Эго от нас не зависит. А пока живем - к черту всякую ерунду.

- Зуев так говорил?

- Нет. Он хотел наоборот... хотел, чтобы у нас после войны была свадьба, чтобы кричали "горько". И он бы тогда первый раз меня поцеловал. Он ведь агроном.

У них на Дону много садов, и свадьбы устраивают в саду, когда цветут яблони. А я вспомнила Наташу.

- Но ты... Ведь это... - начала Марго и закусила губу.

Они помолчали немного.

- Идем печеную картошку есть, - сказала Марго.

- Идем, - улыбнулась Леночка, оглядываясь на Зуева, который еще разговаривал с артиллеристом, и в ее улыбке чувствовалась затаенная нежная грусть. - Печеная картошка - сила. Да?

XII

Щукин и Кутейкин устроились за обрушенной трубой. В горячей золе от сгоревшей хаты пеклась картошка. На камельке широкой русской печи стояли бутылки с зажигательной противотанковой смесью. Кутейкин держал одной рукой котелок, а другой противогазную коробку над ним. Щукин лил зажигательную смесь из бутылки, и через противогазные фильтры осветленная жидкость стекала в котелок.

- Что вы делаете? - удивленно спросила Марго.

- Сейчас испробуем, - ответил Кутейкин. Он тряхнул противогазную коробку, отложил ее и обеими руками взял котелок. - Ну, господи благослови!

Кутейкин отпил глоток синеватой жидкости, затем еще. Глаза его выпучились, каска сползла на лоб.

- У-ух... Вроде первака. Чистый денатур. Опричастился. Мать честная!

- И как? - поинтересовалась Леночка.

- В самый раз. До печенки достает. Это ж надо выдумать. И против танки можно, и для успокоения души... Немец бы в жисть не сообразил такого.

В той стороне, где находились немцы, приятный баритон запел: "Мо-оскау моя..."

Та-тата, - протрещал немецкий пулемет, как бы аккомпанируя в удивительно точном ритме, а пули высвистами растянули эту мелодию над трубой.

- Гляди-ка, поют, - сказал Кутейкин, приноравливаясь еще выпить. Но Щукин отобрал у него котелок:

- Дорвался... Хлебнешь, военфельдшер?

- Нет уж! - ответила Марго.

- А то бы согрелась. - Щукин допил жидкость, поморщился, выковырнул из золы печеную картофелину. - Ух, черт! Два раза, говорил тебе, надо фильтровать. Серой еще отдает.

- Как наши деды бают, - засмеялся Кутейкин. - У солдата на войне бывает два выхода: либо живой останется, либо убьют. Если убьют - опять два выхода: либо в рай попадет, либо в ад. И в аду два выхода:

либо черт солдата съест, либо солдат черта...

- Ну а если черт? - спросил Щукин.

- Вот из черта будет один выход, как у этой серы из нас.

Щукин усмехнулся, покидал в ладонях горячую картофелину, отдал ее Марго. На Леночку он почему-то даже не смотрел.

- А у некоторых и на войне третий выход бывает, - сказал он.

- Это как? - удивился Кутейкин.

- Под крылышко лейтенанта. Раз - и в дамках, - ответил Щукин.

- А-а, - Кутейкин смущенно наклонил голову, отковыривая запекшуюся картофельную шелуху. Щукин теперь в упор глядел на Леночку.