Вячеслав Козляков - Герои Смуты

Характерна насчитывающая целый век перекличка символов, шедших от традиций монархических книжек и «народных картинок» к кинематографу. Одним из самых заметных явлений советского предвоенного кино стал фильм режиссеров Вениамина Дормана и Всеволода Пудовкина «Минин и Пожарский», удостоенный Сталинской премии 1940 года. Этот масштабный опыт советского конструирования национальных героев свидетельствовал о повороте к национализму в пропаганде большевиков в конце 1930-х годов [714]. Книги о «великом деле» Минина и Пожарского появлялись и в годы Великой Отечественной войны, когда они оказались особенно востребованы. Но стоит все-таки различать искреннее стремление найти патриотические образцы и намеренное искажение истории в угоду политике.

Попытки внедрить мифологию вместо истории неистребимы. О живучести манипуляций с общественным сознанием, использующих историческое прошлое, свидетельствует и совсем недавний пример. Начинателями нынешнего праздника «народного единства», отсылающего к событиям Смуты и освобождения Москвы в 1612 году, был дан государственный заказ, реализованный в фильме режиссера Владимира Хотиненко «1612». Новый фильм должен был продолжить советскую практику кинематографических иллюстраций истории России, но подвиг князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина (вот примета времени — его почти нет в фильме) стал всего лишь фоном для произведения в жанре исторического «фэнтэзи». Образы нашего времени — князь Пожарский в исполнении брутального героя боевиков и пресловутый Кириша Минибаевич (комментарии, как говорится, излишни)!

Обычно продолжение биографии исторических героев, переживших рубеж 1613 года, укладывается в стандартную фразу, которую можно встретить в энциклопедиях, о том, что дальше эти люди «активной политической роли не играли». А ведь жизнь продолжалась, герои прошедшей Смуты должны были соизмерять настоящее со своим прежним опытом и приспосабливаться к новым обстоятельствам. По своим заслугам в освободительном движении князь Дмитрий Трубецкой и князь Дмитрий Пожарский могли претендовать на место в ряду первых советников царя, но получили ли они его? Вопрос, оказывается, из разряда риторических, и это тоже достаточно характерно и поучительно для нашей истории.

Историческая память причудлива. Говорить о героях Смуты — значит говорить о героях гражданской войны, в которой победителей никогда не бывает. Несколько десятилетий спустя Симон Азарьин точно напишет об этом времени в «Книге о новоявленных чудесах преподобного Сергия Радонежского»: «Грады же вси в несогласии быша: овии к Поляком и к Литве приложишася и вместе с еретики за едино християнскую кровь проливающе; инии же к вором, к названым царевичем приложишася и тии тако же враги быша православным християном, не менши того кровь проливающе; инии гради Росийстии от Немец обладаеми быша; прочий же гради особ сташа, самоде-ржавъствоваше, а Московскому государству ни откуду помощи не бе: одолеша окаяннии еретицы» [715]. Кого в такой политической чересполосице можно было назвать героями? К власти в Московском государстве в 1613 году возвратились по преимуществу те же члены Боярской думы, кто избирал некогда королевича Владислава на русский престол, кто провел все дни осады столицы в самом Кремле, поддерживая борьбу против Минина и Пожарского. Из-за царских бояр случились все потрясения, приведшие к необходимости создания земских ополчений, и им же была возвращена власть! Стоит ли удивляться тому, что уже вскоре после начала правления царя Михаила Федоровича князь Дмитрий Михайлович Пожарский хотя и получит боярский чин, но окажется «выданным головою», то есть наказанным в местническом споре с родственником воцарившихся Романовых. Еще один избавитель Отечества и несостоявшийся русский царь — боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой — сначала будет отослан из столицы с войском под Великий Новгород, а впоследствии назначен на воеводство в далекий Тобольск, где и окончит свои дни. Судьба бывшего выборного «боярина Московского государства» и казачьего предводителя Ивана Заруцкого оказалась самой незавидной: его казнили после безуспешных попыток привлечь на свою сторону. Может быть, в обстоятельствах земной, а не героической жизни этих «замечательных людей» Смуты слышна древняя история о человеческой неблагодарности? Конечно, и она тоже, но чаемые всеми уроки Смуты всегда связаны с нелегким нравственным выбором. Ведь герои сначала живут обычной жизнью, и только потом возникает необходимость выделить их из ряда других участников исторических событий.

История значительно сложнее наших представлений о ней. Герои Смуты действительно сделали великое дело. Кто захочет, тот запомнит состоявшиеся исторические уроки и сделает выводы на будущее. Только они, эти уроки, будут совсем не простыми или выгодными власти, заказывающей удобную ей мифологию. В самом начале книги приводились слова великого историка Ключевского о «добрых, но посредственных» людях, выводивших Русское государство из Смуты. Что же произошло с ними, что заставило «юных», по слову Кузьмы Минина, выступить впереди «старейших»? Возможно, ответ на этот вопрос нашел ученик Василия Осиповича — историк Алексей Иванович Яковлев, подчеркнувший, что люди начали очищение с себя, с устранения собственной вины в молчании и потакании всем действиям власти: «Прояснение в руководящих элементах русского общества идеи ответственности сделалось, вероятно, поворотным моментом в развитии событий Смуты… Навсегда останется скрытым для нас, как переживали эти чувства и мысли люди, поднявшиеся в ту пору на защиту родины, — Ляпуновы, Дионисии, Пожарские, Минины и тысячи других русских людей, не писавших, даже не говоривших, а действовавших и умиравших за свой народ и свою страну… В Смуту русские люди поняли, что политический и общественный порядок находится и на их попечении и совести…» Далее, от осознания своей вины — «домолчались!» — следовал переход к тому, чтобы самим восстанавливать «политический порядок» [716]. «Наша первая Смута, как никакая другая, показала всю опасность социального эгоизма и небрежения элиты к интересам всех остальных сословий и социальных групп»; «взаимная ответственность общества перед властью и власти перед обществом» — так формулируются сегодня историками уроки Смуты [717]. Ибо в сложные исторические эпохи особенно востребованными становятся простые правила честной жизни. Не случайно в молитвах, с которыми ополчение двинулось на освобождение Москвы, просили: «смирение миру… и всей земле соединение, и братство, и любовь, и целомудрие, да поживем в преподобии и правде» [718]. Многие люди предпочли жертву награде и не изменили себе; им было уже тогда хорошо известно, что «на лжи жизнь не построить» и спрашивать надо прежде всего с себя. Так и родились идеи общего земского дела в защиту «веры и отечества», участия Земли в главных делах Российского царства, ставшие основой для появления уже в другие времена не коллективной, а личной ответственности граждан. Остается понять, почему так непросто было вернуться к «тишине и покою» и как найти потерявшуюся в Смуту русскую правду…