Геннадий Прашкевич - Жюль Верн

Мы радуемся, когда герои Жюля Верна добираются, наконец, до Алеутских островов. Конечно, открытые ими полярные мысы, бухты, озера никогда не станут достоянием официальной полярной картографии, тем не менее победа — за отважными путешественниками. Даже растерявшийся было астроном Томас Блэк понимает, что всё еще впереди. «Друзья мои, — говорит он, опять впадая в некоторую, впрочем, здесь, кажется, объяснимую театральность, — меня постигла неудача во время затмения тысяча восемьсот шестидесятого года, но такое же затмение должно произойти в этих широтах в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. А посему назначаю вам, сударыня, и вам, мой храбрый лейтенант, новую встречу у берегов Северного Ледовитого океана — ровно через двадцать шесть лет!»

Что ж, Северо-Западный проход тщетно пытались пройти многие знаменитые путешественники. Но первым пошел им Жюль Верн.

По-другому и быть не могло.

Часто в Амьен приезжал Этцель — иногда с сыном Жюлем, твердо вознамерившимся в будущем продолжить удачное отцовское дело. Охотно общался писатель с членами местной Амьенской академии, Промышленного общества, с медлительными провинциальными чиновниками местного муниципалитета.

Эти встречи навели Жюля Верна на сюжет повести «Опыт доктора Окса».

Городок Кикандон (разумеется, выдуманный, не нанесенный ни на какую карту) явно раздражал писателя. Вот, указывал он в повести, вот они — эти неторопливые, всегда уравновешенные кикандонцы. Никаких у них скорых решений, всё у них обдумывается годами и еще медленнее решается. Деятельному ученому доктору Оксу, взявшемуся осветить дома и улицы скучного городка ярко пылающим газом (смесью водорода и кислорода), никто, в общем, не препятствует, потому что — куда торопиться? Все уверены, что и доктор Оке не будет спешить.

Но трубы проведены, газовые рожки подключены к городской сети.

«Почему, — спрашивает улыбающийся автор, — в этот вечер у банкира Коллерта безобидные сиропы, казалось, превратились в шипучие вина, в искристое шампанское, в пылающий пунш? Почему в разгар давно ожидаемого празднества всеми приглашенными овладело вдруг какое-то непостижимое опьянение? Почему привычный плавный менуэт превратился в безумную тарантеллу? Почему музыканты, даже самые флегматичные, ускорили темп и по залам пронесся будто бы электрический ток? Почему танцующие кавалеры вдруг начали откровенно обнимать дам, а иные вообще отважились на немыслимые па во время чудесной пасторали, обычно торжественной и благопристойной?»

Вечер у банкира превратился в настоящую вакханалию.

«Туфли скользили по паркету с небывалой быстротой. Разрумянились обычно бледные лица, глаза сверкали, как угли. А когда разошедшиеся музыканты заиграли вальс из "Фрейшютца", танцующие вообще потеряли головы. Типичный немецкий вальс, всегда исполнявшийся в медленном темпе, превратился в безумный вихрь, в бешеный хоровод, которым, казалось, руководил сам Мефистофель. Этот вихрь проносился по залам, салонам, передним, по лестницам — от подвалов до чердаков обширного дома. Он увлекал молодых людей, девиц, отцов, матерей, лиц всех возрастов, любого веса, обоего пола, — и толстого банкира Коллерта, и госпожу Коллерт, и советников, и отцов города, и главного судью, и Никлосса, и госпожу Ван-Трикасс, и бургомистра Ван-Трикасса, и самого комиссара Пассофа…»

Понятно, ничем хорошим это закончиться не могло.

Вот и взлетел на воздух завод, вырабатывавший кислород.

Чудесный газ, собственно, и стал причиной внезапной бури, потрясшей основы тихого Кикандона.

В апреле 1873 года Жюль Верн избран в Амьенскую академию.

В «Бюллетене Географического общества» напечатан доклад, который прочел писатель на одном из заседаний общества. Одновременно вышли «Приключения трех русских и трех англичан в Южной Африке», написанные еще во время войны, а с 6 ноября в газете «Времена» отдельными фельетонами начал печататься роман «Вокруг света в восемьдесят дней».

Приключения хладнокровного англичанина Филеаса Фогга писатель задумал еще в 1869 году, когда прочел в журнале «Вокруг света» статью географа Вивьена де Сен-Мартена, из которой определенно следовало, что при существующих средствах передвижения путешествие вокруг света вполне можно проделать за 80 дней. К тому же Жюль Верн прекрасно помнил временные парадоксы, описанные Эдгаром Аланом По в рассказе «Три воскресенья на одной неделе».

Вот теперь он и воспользовался всем этим.

Филеас Фогг — член лондонского Реформ-клуба, истинный джентльмен.

Сам по себе этот герой Жюля Верна невероятно, даже поразительно обычен.

«Его никогда не видели ни на бирже, ни в банке, ни в одной из контор Сити. Ни причалы, ни доки Лондона не принимали кораблей, которые принадлежали бы судовладельцу Филеасу Фоггу. Имя Филеаса Фогга не значилось в списках правительственных комитетов. Не знали о нем ни в коллегии адвокатов, ни в корпорациях юристов Темпля, Линкольна или Грея. Никогда не выступал он ни в Канцлерском суде, ни в Суде королевской скамьи, ни в Шахматной палате, ни в Церковном суде. Он не был ни промышленником, ни негоциантом, ни землевладельцем. Он не имел никакого отношения к Британскому королевскому обществу, к Лондонскому институту, к Институту прикладного искусства, к Институту Рассела, к Институту западных литератур, к Институту права, наконец, к Институту наук и искусств, находящемуся под высоким покровительством ее величества королевы Виктории. Не принадлежал он и ни к одному из тех многочисленных обществ, которых нынче так много в столице Англии, — начиная с Музыкального и кончая Энтомологическим.

Он был членом Реформ-клуба, и только».

Правда, упомянутый джентльмен, как всякий добрый англичанин, имел ясное представление о многих отдаленных и малоизвестных пунктах планеты Земля. И наиболее удобный маршрут вокруг земного шара он, конечно, разработал сам.

Из Лондона в Париж, затем Турин, Бриндизи, Суэц, Красное море.

На корабле через Индийский океан, а там Индия, Китай, Япония — Бомбей, Аллахабад, Калькутта, Сингапур, Шанхай, Иокогама.

Затем — Тихий океан и американский материк.

Окленд, Огден, Омаха, Айова-Сити, Чикаго, Нью-Йорк.

И наконец, последний переход через Атлантику, и вот он — Лондон.

А помогает в путешествии почтенному джентльмену верный слуга Паспарту.

«Жан, с вашего позволения, — так представился он Филеасу Фоггу. — Я пролаза, я ловкий человек. Такое у меня прозвище. Оно доказывает, что я способен выпутаться из любого затруднения. Но, — добавил Паспарту, — я человек честный, хотя перепробовал немало профессий. Был бродячим певцом, наездником в цирке, вольтижировал, как Леотар, танцевал на проволоке, как Блонден; затем, чтобы лучше использовать свои способности, сделался преподавателем гимнастики, а в Париже — старшим пожарным. В моем послужном списке числится несколько недурных пожаров, но вот уже пять лет, как я покинул Францию. Меня влечет покой. Узнав в Лондоне, что мистер Филеас Фогг является самым большим домоседом в Соединенном королевстве, я добрался до вас в надежде тоже зажить спокойно…»