Геннадий Прашкевич - Жюль Верн

— А это что за предприятие? — спрашивает Пэншина.

— Завод с выпаривательными аппаратами, работающий на нефти, — отвечает американец, и острый взгляд его грозит, кажется, пробить стекла пенсне.

— А что на нем производится, на вашем заводе?

— Электрическая энергия, которая расходится по всему городу, парку, загородной местности и дает острову двигательную силу и свет. Одновременно завод питает энергией наши телеграфы, телеавтографы, телефоны, звонки, кухонные печи, все прочие машины, осветительную аппаратуру, лампы дуговые и лампы накаливания, алюминиевые луны, подводные кабели…

— Подводные кабели? — с живостью переспрашивает Фрасколен.

— Да! Которые связывают город с различными пунктами на американском побережье…

— Неужели для этого нужно было строить такой огромный завод?

— При нашем-то расходе электрической энергии, а также энергии умственной! — отвечает Калистус Мэнбар. — Поверьте, господа, нам понадобилось неисчислимое количество и той и другой энергии, чтобы основать этот бесподобный, единственный в мире город.

И опять слышно глухое ворчанье гигантского завода, мощный звук выпускаемых паров, гул машин, ощущается легкое колебание почвы, свидетельствующее о том, что здесь действуют механические силы, превосходящие всё, что до настоящего времени могла породить современная индустрия…»

Такие вот описания, в будущем многие тысячи раз повторенные слепыми подражателями Жюля Верна, и привели в результате к появлению так называемой «фантастики ближнего прицела». Описать мощную машину, новый вид теплового аппарата, механические приставки к уже известным изобретениям — для многих «фантастов» это стало просто возможностью выжить в определенном, достаточно мутном слое литературы. Они как-то не заметили того, что даже в «Плавучем острове» главная проблема заключалась не в машинах, а в том, что никто и ничто не может объединить кланы миллиардеров левого и правого бортов.

«Все более обостряющееся соперничество Танкердонов и Коверли внушает все более серьезные опасения, — читаем мы. — Дойдет ли дело в один прекрасный день до схватки между двумя партиями? Не угрожают ли Стандарт-Айленду смуты, мятежи, революции? Хватит ли у губернатора Сайреса Бикерстафа твердости, чтобы сохранить мир между Капулетти и Монтекки плавучего острова?..»

Конечно, угрожают.

Судьба Стандарт-Айленда плачевна.

«Построить такой огромный искусственный остров, остров, свободно плавающий по всем морям и океанам, не значит ли это перейти границы, определенные человеческому гению? Дозволено ли человеку, который все еще не властен над ветрами и течениями, так необдуманно посягать на права Творца?»

В 1895 году лондонский «Журнал странностей» напечатал статью журналистки Мэри А. Бэллок «Жюль Верн у себя дома».

«Многие думают, что все мои произведения — чистейшая импровизация, — рассказал журналистке Жюль Верн. — Какой вздор! Я не приступаю к работе, пока не проясню для себя финал будущего романа. В голове всегда держу не менее полудюжины возможных схем и очень большое значение придаю именно развязке. Сами понимаете, если читатель задолго до финала может угадать, чем все кончится, такую книгу не стоит и писать…»

Мэри А. Бэллок была одной из немногих, кто увидел знаменитую картотеку.

Пускать чужих людей в кабинет писатель очень не любил. Но английской журналистке было позволено подняться по узкой винтовой лестнице, а потом пройти по неширокому коридору, стены которого были увешаны географическими картами. Книжные шкафы занимали все четыре стены кабинета, и в одном из них Мэри А. Бэллок увидела аккуратные дубовые ящички. В определенном порядке в них размещались карточки определенного формата. Все они распределялись строго по темам, а когда таких карточек собиралось много, писатель вкладывал их в специальные бумажные обертки. Получалось что-то вроде множества небольших тетрадок.

Кстати, в кабинете Жюля Верна журналистка увидела не только научные книги.

Среди изданий, посвященных гидрографии, геологии, ботанике, зоологии, политике, биологии, астрономии, истории и, понятно, географии, Мэри А. Бэллок увидела и прекрасно изданные томики Гомера, Монтеня, Вергилия, Шекспира, Мольера, Купера, Вальтера Скотта. На то, что это не просто коллекция, указывали потертые переплеты…

К сожалению, работать становилось все труднее.

Жюль Верн практически не видит левым глазом — катаракта.

Друзей не осталось. «Сен-Мишель III» продан. Мучает постоянное ощущение неблагополучия, связанное и с состоянием книжного рынка, и с домашними проблемами, и со здоровьем. А работать надо, ведь договор действует. Посылая Этцелю-сыну корректурные листы «Плавучего острова», Жюль Верн жаловался: «Я совершенно измучился, придумывая роман на будущее. На 1895 год у меня запланирован "Плавучий остров", на 1896-й — "Драма в Лифляндии", а дальше…»

А дальше — «Великолепное Ориноко», роман, в котором Жюль Верн опять повторяется. У него уже не хватает сил отойти от сюжетных стереотипов, от чудаковатых героев, занудно произносящих длинные лекции. И молодой человек Жан де Кермор явился в роман, несомненно, из уже написанных Жюлем Верном книг. И с сержантом Марсалем, выдающим себя за его родного дядю, Жан де Кермор отправляется, конечно, на поиски полковника де Кермора — своего отца, 14 лет назад загадочно пропавшего в Венесуэле…

Волшебная река…

Флора и фауна…

Бандиты…

Что дальше?

А дальше — вспышка.

Жюль Верн вспомнил о незаконченном романе Эдгара Аллана По.

«Приключения Артура Гордона Пима» долгие годы мучили Жюля Верна. На французский язык этот роман блистательно перевел Шарль Бодлер. Не раз Жюль Верн мысленно перебирал события, имена, вспоминал загадочного героя, спрятавшегося в трюме шхуны «Дельфин».

Но от судьбы не спрячешься.

Мятеж, жестокая бойня, кораблекрушение.

Этцель-старший в свое время категорически восставал против ужасов «Ченслера», вообще против каждого перебора, но его сын был человеком другого поколения, он, напротив, приветствовал подобные тексты — времена действительно изменились.

Далеко на юге (в Антарктике) невольные путешественники открывают странный остров под названием Тсалал, населенный чернокожими. «Текели-ли!» — печально кричат над морем странные птицы. «Текелили!» — кричат перепуганные дикари, выловив из-за борта странное белое животное. Так же печально кричит пленный островитянин, когда мистер Пим при нем вытаскивает из кармана белый платок.

Роман Эдгара По заканчивался так:

«Март, восьмого дня. Мимо нас проплыло белое животное, чье чучело вызвало такой переполох среди дикарей. Я мог поймать его, но на меня напала какая-то непонятная лень. Руку в воде держать нельзя — такой она стала горячей.