Иван Миронов - Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

— Господь посылает испытания каждому по мере его сил, — часто приговаривает он, левой рукой творя крестное знамение перед иконой Казанской Божьей Матери.

…На прогулку вывели рано, часов в девять. Жура остался в хате досыпать. Мороз градусов под двадцать, пробирало до костей. Олег, как ни в чем ни бывало, оголился до пояса и быстрым шагом принялся утаптывать периметр.

Олег Ключников один из тех, для кого тюремный фитнес служил не защитой от нездоровья и стресса, а выплеском того же самого стресса, своего рода гонка, представлявшая, как и любая гонка, угрозу для организма. Белесое подлохмаченное тело Олигарха имело рельефные руки, прорисованную грудь, узкие сутулые плечи и небольшой, обрюзгший живот. Сгорбленная спина усеяна большими и поменьше фурункулами — дерматическим эффектом то ли нарушенного обмена веществ, то ли обнаженки на свежем воздухе.

— А чего не бегаешь, Олег? Замерзнешь ведь, — столь странная процедура спортивного топтания была для меня в новинку.

— Бегать не могу, у меня колени начинают болеть, — пояснил Олег сведенной градусами челюстью и пришпорил шаг.

Не поспевая за Олегом, мы не спеша разминали ноги под музыкальные громыхания динамиков. Я рассказал Сергеичу про Бадри. Вместо ожидаемой ненависти к человеку, чей оговор стал приговором, обеспечившим Сергеичу тюрьму по крайней мере, года на два, Кумарин выразил лишь презрительную жалость, слегка окрашенную брезгливостью: «Это как надо опуститься, потерять все человечье, чтобы разменять душу и совесть на милицейские пилюльки с бараниной».

— Ты на Серегу особо внимания не обращай, заботятся менты обо мне, людишек в пригляд суют, — улыбнулся Кумарин. — И про свою делюгу не распространяйся. Кстати, на будущее, учитывая местное аудио-, видеослежение, между нами он будет называться Птицей.

Когда вернулись в хату, Серега пил кофе вприкуску с колбасой под визги Муз-ТВ.

— Дай сюда пульт, — с наигранной серьезностью потребовал Кумарин.

— Кому? — буксанул Жура.

— Старшим в дому, — отрезал Сергеич, забирая пульт.

— А кто у нас в хате старший?

— У кого пульт, тот и старший, — мирно улыбнулся Кумарин, переключая экран на новостные выпуски.

— Давайте Муз-ТВ или MTV посмотрим. — Серега не терял надежды вернуть утраченную инициативу.

— Посмотри, Сереженька, я же не против. Мы будем смотреть новости, а ты смотри Муз-ТВ, — рассмеялся Сергеич и тут же схватился за сердце. — Не могу смеяться, больно.

— Вот скажите, сколько можно новости эти смотреть, — распалялся Жура.

— Много ты понимаешь, тупая лошадь, — боль стягивала улыбку в гримасу, смех — в тяжелый хрип.

— Дядя, я такие вещи только от тебя терплю, если бы кто другой, то я б давно уже по сто пятой раскрутился.

Неожиданно растворились ворота камеры. На пороге торчало четверо лягушачьих рыл во главе с «пятнадцатилетним капитаном».

— Че случилось, братуха, — прервал заминку Серега.

— Холодильник освобождаем и выносим! — потребовал капитан.

— А мы с чем останемся? — возмутился Олег.

— Завтра напишите заявление на аренду холодильника, руководство рассмотрит.

— Бойко, мышь дремучая, и холодильник прихватил, да еще и мусоров за ним послал, — заскрежетал Жура и, обернувшись к вертухаям, по-свойски продолжил: — Парни, вы че ему нанимались мебель таскать?

— У нас на то специально обученные баландеры приспособлены, — дабы не падать в глазах арестантов, выдал капитан.

Время шло к обеду, я принялся за капустный салат. Очень простое, вкусное, полезное и относительно долгоиграющее блюдо. Кочан капусты мелко нашинковывается пластиковым «перышком», крошится на терке тройка морковок, все это перемешивается, сдабривается столовой ложкой сахара и ложкой соли, поливается двумя выжатыми лимонами и подсолнечным маслом. Около часа настаивается.

— Сережа, ты капусту будешь? — подмигнул мне Сергеич.

— Буду, — с готовностью откликнулся Жура. — Я, как Герасим, на все согласен.

— Капуста — это ж козья еда, ее блатные не едят.

— Короче, я в отказе. Потом лучше колбасы поем.

— Так ты с нами есть отказываешься?

— Ага.

— Мурло, может, ты чувствуешь за собой чего? Тогда иди посуду свою меть…

После обеда заварили чай. Сергеич, чтобы стабилизировать давление, пил исключительно черный без сахара. За разговором я не переставал думать, как удобнее устроить «письменный стол». За общим работать крайне неудобно из-за постоянного гастрономического движения, а на верхней шконке через час письма начинает ломить спину. Выход нашелся. Я отсоединил верхнюю корзину из-под полок для овощей, перевернул ее, на промежуточные трубки закрепил пустые бутылки — получился аккуратный журнальный столик, к которому перевернутое ведро с накинутым на него свитером идеально подошло рабочим креслом. Камера приняла ноу-хау на ура, и вскоре возле шконки Кумарина появился еще один такой столик. Со временем изобретение совершенствовалось — появилась дополнительная секция для газет, под столешницу приспособили шахматную доску, что позволяло использовать модернизированную модель самодельной мебели как шахматный столик. И хотя мусора регулярно разбирали конструкцию, изымая бутылки и раскалывая хрупкий пластик, мы без труда реставрировали столики, запаивая сломанные детали расплавленным целлофаном.

После пяти часов, когда вызов к адвокату или следователю становится маловероятным, хата превращается в мини-спортзал. Владимир Сергеевич извлекает из-под шконки баул с 20–30 пакетами молока, которые распределены по двум майкам с заштопанным низом. После тщательной разминки начинается расписанный на неделю в особой тетради комплекс упражнений: отжимания от скамьи, подтягивания на верхней шконке… На плечи навешивается по майке, набитой молоком — так разрабатывается плечевой пояс. Без жалости к себе Сергеич нагружает единственный бицепс, а короткое окончание правой руки использует как рычаг для укрепления пограничных с ним грудных мышц. С посторонней помощью Сергеич разминает только спину и шею. К тренировкам, впрочем, как и ко всему, подходит с исключительной педантичностью и строгостью. Сначала Владимир Сергеич берет веник и тщательно подметает хату, несмотря на наше рвение сделать это самим. Далее следует четыре-пять различных упражнений по пять подходов. Их количество непременно заносится в тетрадь, подходы отмечаются спичкой по часовым секторам (первый подход на 12 часов, второй — на 3 часа, третий — на 6, четвертый — на 9, пятый — на 12). Самодисциплина доведена до автоматизма. Требования, которые Владимир Сергеевич предъявляет к себе, невольно становятся нормативом для нас. Кажется, что такие нагрузки несовместимы с его нездоровьем, но именно оно и являлось мощнейшим стимулом для спорта. «Если буду лежать, то не встану. Если не буду тренироваться, то умру. Надолго меня не хватит», — говорит Сергеич, заглушая страдания физическими истязаниями.