Иван Миронов - Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

— Не нервничай, Олег, — как мог, успокаивал Серега Олигарха. — Может, он не в больничке.

— А где? — подозревая недоброе, осторожно спросил, как огрызнулся, Олигарх.

— В соседней камере, — заржал Жура. — Попробуй отстучись!

Раз в полгода каждому зэку обязаны делать флюорографию, чтобы подтвердить его туберкулезную благонадежность. Заключенных ИЗ-99/1 выводят на общую «Матроску», поскольку на «девятке» рентгена нет. Из 610-й нас повели всех, кроме Сергеича. Дорожка набитая: сначала до «подковы», за которой застегивают браслеты, потом мимо Марьи Васильевны, потом мимо ожидающих свидания с клиентами адвокатов… Возле конечной будки «девятки» протараторить толстому прапору с пистолетом свою «визитку», далее по коридорам и лестницам до широкого подвального продола, больше похожего на пыточную: клетка, стол, огромный вертикальный поржавело-облупившийся агрегат.

Возле стола и в коридоре толпятся арестанты. Нас как ВИП-сидельцев набивают в тесный обезьянник.

Первым «фотографироваться» идет Серега. Врачиха, женщина-функция, не поднимая глаз, заполняет журнал. Возле нее сгрудились три подзалипших наркомана.

— Фамилия, имя, отчество, — машинально барабанит тетя.

— Пи-чуш-кин, — по слогам нараспев несет Жура имя только что арестованного бутовского маньяка, порешившего несколько десятков граждан. — Не узнала, сестренка?

Наркоманы, выпучив глаза, вжимаются в стенку, преисполнившись и интересом, и ужасом, рассматривают самозванца.

— Не задавили тебя еще, урод? — седеющая «сестренка», не отрывая взгляда от стола, продолжает писать. — Ну, дальше?

— Что дальше? — растерялся Серега.

— Имя, мать твою, отчество?

— Владимир Владимирович, — быстро сориентировался Жура.

— Владимир Владим… — пропись оборвалась, глаза поднялись. — Пичушкин, сука, думаешь, я с тобой шутки шутить буду?!

— Он Журавский, — гасит гнев доктора сопровождавший вертухай.

— Владимир Владимирович? — недоверчиво уточняет врачиха с невольным уважением в голосе.

— Сергей Александрович, — бурчит Жура.

— Пошел на аппарат, клоун хренов, — разочарованно рычит врачиха, нервно зачеркивая сделанные в журнале записи.

На обратном пути Серега, недовольный успехом своего выступления, решает повторить номер.

На «Пичушкина» толстый прапор с пистолетом лишь постучал пальцем по лбу и кивком подбородка потребовал правильного ответа. Зато дверь туалета рядом с КПП вдруг стремительно распахнулась, и на пороге в приспущенных брюках и съехавшей на левое ухо фуражке вырос Версачи. Расстреляв нас глазами и что-то пробормотав, полковник удалился обратно, хлопнув дверью.

— Считай, что карцер ты себе заработал, — заржал довольный прапор. Дома нас ждал Кумарин, отчего-то заметно помолодевший.

— Володь, да ты усы сбрил! — первым среагировал Олег.

И в самом деле усы отсутствовали, впрочем, лицо это обстоятельство не меняло.

— В последний раз я их сбривал в восемьдесят девятом, когда в розыске был, — ностальгически улыбнулся Сергеич.

— Сеня, почему Володька сбрил усы? — Жура приобнял Олигарха, заставив последнего поморщиться.

Но договорить ему не дали, выдернув из камере с документами. Вернули через пару часов, злого и бледного.

— Ты чего такой взъерошенный? — Кумарин понял, в чем дело.

— Грузят, Володь! — Жура подтвердил его догадки. — Предложения предлагают, даже не знаю, что делать… Чертовы спички… — Серега судорожно сорвал серную головку о черкаш в тщетной попытке прикурить.

— Ты вроде как бросил, молдаван? — прищурился Сергеич.

— Нервничаю я, дядя, нервничаю.

— А ты пятьдесят первую статью Конституции бери и не нервничай. И здоровье сохранишь, и психику сбережешь. Иных рецептов здесь быть не может.

— Ну, да! — задумчиво вздохнул Серега. — Ни ссучить, ни скрысить, ни сдать… А все-таки жалко, Володя, что мы с тобой на воле не познакомились.

— Я тебе десятый раз толкую, что это было бы невозможно.

— Фонарь все это! — вскинулся Жура. — У меня строительный бизнес. С Мордовии ребята работали, молдаване опять-таки… Хотя дорожку я бы сейчас раскатал. — Жура характерно дернул ноздрей, вздохнул и задумчиво поморщился. — Может, у лепилы есть че? Кто сегодня дежурит?

— Молодой — Сергей, — прикинул Олег.

— Он же постоянно закинутый, — обрадовался Жура. — По-любому, или что-то жрет, или марки клеит.

Старший лейтенант медслужбы, тезка нашего Журы, похожий на школьника-акселерата: худющий, длинный, с громоздкой головой, обезображенной двумя слюдянистыми глазами-плошками. К непомерному росту лепилы не смогли подобрать форму должного размера, потому затерто-застиранные камуфлированные штаны обрывались строго на щиколотках, а на сорок пятых ластах болтались клеенчатые желто-фиолетовые кеды. Выражение его лица всегда отдавало легкой психической патологией, говорил он заторможенно, невнятно, словно с трудом сдерживал смех, что поначалу принималось арестантами за издевательство. Расплывающиеся под жирными линзами глаза, казалось, существовали отдельно от мимических движений физиономии. Выслушивая зэков, медик постоянно «дакал» и «экал», потряхивая своей несуразной башкой. Он всем все обещал, но ничего не решал и не делал, каждый раз ссылаясь на провалы в памяти. Зато поймав его на фуфле, можно было смело клянчить донормил и активированный уголь, почти никогда не встречая отказа. Но Жура хотел большего.

В положенное время кормушка отвесилась.

— Больные есть? — просопел в дырку фельдшер, тускло блеснув очками.

— Здравствуйте, доктор, — моляще всунулся Серега в распахнувшийся просвет.

— Добрый вечер, — раздалось снаружи.

— Доктор, — простонал Жура. — Дайте мне таблеточку, чтоб быть таким же, как вы.

— В смысле? — Врач отчего-то покосился на стоявшего рядом корпусного.

— Ну, таблеточки, веселенькие, какие сами глотаете. — Жура изможденно протянул руку.

Доктор поперхнулся, весь замерев.

— Пожалуйста! — Жура не отступал.

Скрючившись над кормушкой, лепила украдкой снова зыркнул на корпусного, быстро соображая, что это — наркологическая наблюдательность опытного зэка или провокация собственных коллег?

— Значит, нет больных? — вдруг резко выкрикнул доктор, прервав неуместное молчание, и тут же захлопнул кормуху.

— Если бы не корпусной, Серега бы мне насыпал. — Жура забродил по хате. — Ладно, ничего страшного, я его по-любому дожму.

— Может, и выгореть, — поддержал Серегу Олигарх. — Сидел я с одним пассажиром по фамилии Трофелей. Нарколыга, чисто оперской. День сидит ровно, на следующий его начинает ломать, на третий день во время медобхода его выводят в коридор и через пять минут возвращают в хату в раскумаренном состоянии.