Иван Миронов - Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

— Значит, так, «вор» — это высокоуважаемый человек в преступном мире, добившийся святого имени вора без неподобающих поступков. Он ездит по тюрьмам, лагерям, наводит черноту, греет общее. У вора есть три святых имени: вор, жулик, урка.

— Плачет по тебе высшее образование, Ленар, — за годы учебы в институте я очень редко встречал, чтобы материал так отскакивал от зубов.

— «Дорога», — вдохновленный моим поощрением, продолжает Косяк, — это продвижение воровского хода, а также святая идея вора. По «дороге» гоняется «нужда»: сахар, чай, глюкоза. По «дороге» идет общение. Общение по нашей жизни свято. По «дороге» может решиться судьба арестанта. «Дороги» бывают разные: навесная, конь, перевал, перегон, брос, «Ева», «Север», БД (большая дорога), мокрая дорога (через нычку), — Ленар вздохнул, посмотрел на потолок и перешел к следующему термину. — «Стремяга» — стремится к святому имени вора без неподобающих поступков, ездит по тюрьмам, лагерям, наводя черноту, греет общее. «Мужик» — на первом у него стоит личное, на втором — воровское. Придерживается воровского. «Шнифтовой» — глаза и уши хаты. Глаза заключаются в том, что он курсует все движения на продоле. Уши заключаются в том, что он курсует о всех звуках на продоле. Он гоняет голосовую дорогу — «цепи». «Ночной шнифтовой» — то же самое, что и дневной, но это еще и спина дорожника, его ответственность заключается в том, что при залете в хату мусоров, он морозит тормоза. Ну, кто такой пидарас, понятно. Есть вольные и рабочие пидарасы. Вольные — это те, кто с воли дырявыми заехали, рабочие — опущенные уже на тюрьме. Гашеные — те, кто гасанулся (прикоснулся) через посуду пидора. Зафаршмаченный, фаршмак, чушок, черт — тот, кто не следит за личной гигиеной.

— А сука — это кто? — настала очередь дополнительных вопросов.

— Сука — это тот, кто сдает запреты мусорам в пользу своей выгоды, — не растерялся Ленар.

— Молодец! В теории разбираешься. А как обстоит дело со словарным запасом?

— По-честному, я за полгода от нормального языка даже отвык.

— Я заметил. Общечеловеческие фразы даются с трудом, — усмехнулся я. — Заодно и вспомнишь.

— С чего начать? — Косяк напрягся над шарадой. — Чашка — это фаныч или фанка, тарелка — шленка, раковина — ракушка, матрас — машка, ведро — аленка или аленыч, ложка — черен или весло, телевизор — тэвэха, подставка под тэвэху — язык, туалет — нычка или дальний, огородка дальнего — слоник, одноярусный шконарь — вокзал, там обычно пидор спит — напротив дальнего, двойной шконарь — пальма, лавочка — козел, курево — куреха, фильтровые, одеяло — бычка, каркас шконаря — струны, вольная одежда — волька, дырка в тормозах, чтобы за продолом смотреть — пика, вытяжка — ресница, наркота — кайф, деньги — филка, кисть руки — пакша, кипятильник — кипятло, малява — мулька или эмка, наколка — партак, игла — першня, веник — ковырло, тупой человек — бивень, грязная хата-чушатник, спрятать — сухарнуть, подожди — повремени. Не делал, не делаю и не буду делать — это западло…

— Что за партак на пакше? — рассмеялся я, показывая на левую руку Косяка, безымянный палец которой украшен синим перстнем в виде солнышка: точка и восемь отходящих от нее черточек.

— «В кругу друзей», — поясняет Ленар смысл наколки.

— Тебе оно надо, руки уродовать? Не твое это. Или твое?

— Не знаю, — насупился парень.

— Как не знаешь? Ты, когда выйдешь, пойдешь воровать, стремиться, сидеть и страдать за общее или учиться и работать?

— Учиться и работать. — Косяк вконец погрустнел.

— Тогда зачем на себе масти рисовать? Чтобы потом их сводить или всю жизнь прятать руки?

— Нет. Честно говоря, я о ней уже пожалел. Если буду бить, то только фанатские. Вот, смотри! — Ленар закатал рукав, обнажив правую руку, по которой от локтя до запястья большими вертикальными буквами было выбито «hooligan». — Надо было, конечно, готикой делать. Красиво получается. У нас пацаненок себе «gop-stop» готикой набил. Класс! Я хотел себе «БЕС» набить, но передумал.

— Что значит «БЕС»?

— Братство — единство — сплоченность.

— Кто вас партачит?

— Скинхед один. Сидит на серьезке, без прикола, но кольщик — гений.

— Много вас в хате?

— Шесть человек. Я за хатой смотрю.

— Чем занимаетесь?

— В карты играем, тэвэху смотрим.

— Читаешь?

— Я не люблю читать.

— Любовь приходит в процессе. У тебя такая возможность грамотешки поднабраться! На зоне школу закончишь, заочно пару лет в институте отучишься, а там и свобода. А пока читай книги хотя бы для того, чтобы русский язык не забыть. На одном «а-у-е» [25] Арестантско-уркаганское единство. — Примеч. авт. жизни не построишь. Стихи учи, чтобы память не атрофировалась…

— Может, подскажешь, посоветуешь, какие книги? — Ленар окончательно соскочил с блатной бравады.

Набрасываю ему список легкой литературы из школьной программы, добавив пяток от себя.

— Держи, на годишку тебе хватит, — протягиваю записку Косяку. — Есть кому книги загнать?

— Конечно, я папке скажу, он прямо на неделе и загонит, — в глазах паренька светится благодарность и ученический задор.

— Девушка-то есть?

— Не-а. Я не сторонник длительных отношений, — бурчит почти шестнадцатилетний юноша, изучая список литературы.

На этом забавном месте Косяка забирают, больше мы не встречались…

Мою жалобу рассмотрели довольно быстро. Раздраженного своим свиноподобным защитником и лысой судейской сволочью, меня, естественно, без удовлетворения того, о чем просили, вернули в стакан, быстро завернув на этап.

— Ничего по полковнику не слышно? — суетился в конвоирке переживающий старлей.

— Ничего пока, старшой, — равнодушно бросил я, подставляя под наручники запястья.

Дорога домой выдалась долгой и муторной. Шли по запутанному маршруту с непонятными остановками для посадок и отсадок спецконтингента. Тесно, душно, но весело.

Рядом с мусором, напротив затрамбованных рукавов едет древний айзер, дряхлый настолько, что сержант постеснялся даже цеплять его за металлический каркас дермантинового седла.

— Дед, тебе сколько лет? — крикливо вопрошает моложавый голос из соседней голубятни.

— Восемьдесят девять, — шамкает арестант.

— Старый, тебя за что? — подключается другой голос.

— Купил внукам квартиры в Москве. Пришли милиционеры. Сказали, что дешево купил, квартиры забрали, а меня посадили. Ой, тяжко! От баланды изжога…

— Кроме баланды ничего нет?

— Почему нет? Есть. Творог дают, яйцо дают, маленькое, как голубиное.

— Тебе дают, дед?

— Нет, пацанчику дают, двадцать лет, а здоровье совсем плохо.

— А ты?

— А я смотрю, — старый всхлипнул.

— Прекратили разговоры, — неожиданно рявкает сержант.