Александр Перцев - Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

Чтобы успокоить сообщество ползучих эмпириков и вульгарных материалистов, Карл Ясперс засыпает их бездной конкретного материала — подробнейшими историями болезней и судебными протоколами. Готовый возмутиться против теоретических выводов, медик потихоньку успокаивается, слушая монотонное изложение фактов во всей их подробности. Ему начинает казаться, что не было никакой теории в первой части — так, имел место всего лишь исторический экскурс с забавными выводами, но ведь все прошлое точных наук забавно. Только настоящее их серьезно, а будущее прекрасно. Зато прошлое — один сплошной анекдот: всякие там эфиры, теплороды, учения о самозарождении паразитов из грязного белья и тому подобное. В общем, можно не принимать всерьез теорию о том, что состояние души может влиять на состояние тела. В прошлом ученые выдумывали и еще более смешные вещи. Жаль, конечно, что диссертант потратил столько времени на рассмотрение исторической чуши и ерунды. Но потом он исправился и стал рассматривать реальные факты. Он заслуживает присвоения искомой степени.

Чтобы убедиться в том, что хитроумный план диссертанта Ясперса, описанный нами, действительно существовал, достаточно сопоставить первую и вторую части диссертации. Первая часть посвящена истории психиатрии и, в частности, истории рассмотрения ностальгии в медицинской литературе. В принципе, ее одной было бы вполне достаточно — во всяком случае, в зрелые годы К. Ясперс писал свои работы именно так: история мысли плюс теоретическое осмысление достигнутых результатов. Что нужно еще? Зачем добавлять к этому вторую часть — приводить во всех подробностях душераздирающие «истории болезней», больше напоминающие примитивные и скудоумные протоколы судебных заседаний? Так ли они ценны, эти эмпирические факты ? Пусть читатель решит сам, добавляют ли сенсационные истории болезней девочек — убийц что‑либо существенное к тому, что Карл Ясперс уже изложил в первой части диссертации, где осуществлен экскурс в историю психиатрической мысли и осмыслению его результатов? Или же этот сенсационный, но малоценный материал призван всего лишь смягчать впечатление от первой части диссертации, где столь убедительно опровергается медицинский вульгарный материализм и ползучий эмпиризм?

Надо признать, что человек двадцать первого века, который видит на телеэкране сотни (!) убийств в месяц, конечно, в значительной степени утратил остроту их восприятия. Но даже его способны покоробить описания того, как одни дети убивают других детей. А представим, как были восприняты подобные сообщения читателями девятнадцатого века, в котором убийства еще не были массовыми — ни в жизни, ни на экранах!

Тот, кто представил себе это, легко согласится, что материалы из второй части диссертации Карла Ясперса способны отвлечь кого угодно от чего угодно. Они не просто потрясают — они заставляют содрогаться, негодовать, испытывать ярость и сострадание одновременно. И при этом они написаны строго научным, бесстрастно — протокольным стилем. Надо быть гениальным писателем, чтобы написать трагедию в протоколах. Но некоторым врачам, которые становятся писателями, это блестяще удается. Многие рассказы А. П. Чехова напоминают истории болезни. У него, кстати, тоже есть страшный рассказ «Спать хочется» — про изнемогающую от усталости девочку — няньку, которая убивает своего подопечного младенца, чтобы вздремнуть хотя бы ненадолго. Но там причиной всему — не ностальгия, а дикая усталость, вызванная беспощадной эксплуатацией.

Почитаем же истории болезни, которые Ясперс приводит во второй части диссертации, не переставая задавать себе при этом такие вопросы: «В какой мере это психиатрия?» и «В какой мере эти истории ценны для психиатрии?» Естественно, нам придется при этом привести эти истории болезни во всей полноте, без купюр, чтобы не было подозрений в том, что было опущено что‑то ценное.

Несколько позднее, в работе о бреде ревности, К. Ясперс счел нужным оправдаться за чересчур подробные истории болезней, которые он приводит. Он сказал, что в психиатрии без таких подробных историй болезней нельзя: один врач просто не сможет помочь другого. Почему — скажем позже. Не будем забегать вперед. Просто попросим читателя набраться терпения.

Вот история болезни той девочки — подростка, экспертизу вменяемости которой проводил учитель К. Ясперса, доктор Вильманнс.

«Аполлония С., третий ребенок в семье каменотеса, родилась в 1892 г. У нее восемь братьев и сестер в возрасте от полутора до восемнадцати лет. Родители живут в большой бедности, зарабатывая поденной работой. Отец, по собранным о нем сведениям, иногда выпивает, мать однажды совершила кражу, но больше ничего порочащего о них не рассказывают. Жена давно не совершает правонарушений, муж не является законченным пьяницей и выполняет свои обязанности по дому. И, тем не менее, воспитание детей характеризуется как неудовлетворительное.

Аполлония закончила обучение в школе, пройдя все классы. Сведения, которые сообщают о ней учителя и священники, несколько различаются. Одни считают, что она была достаточно хорошей ученицей со средними способностями, другие — что ее способности были выше средних, третьи (например, викарий) — причисляют к худшим ученицам. Но все в один голос неоднократно жалуются на недостаточное ее прилежание, даже лень. Однако учитель, который учил ее семь лет, говорит: “Девочка всегда была прилежной, и я имел все основания быть довольным ею”.

Она всегда была стеснительной и сдержанной в поведении; если ее наказывали, проявляла обидчивость и строптивость, была очень чувствительна к порицаниям и дольше, чем другие дети, оставалась замкнутой и надутой. Однако не было оснований говорить о своенравии и упрямстве.

Будучи старшеклассницей, она присматривала за младшими братьями и сестрами, которые были к ней очень привязаны. В конце концов, ей пришлось, по существу, в одиночку вести домашнее хозяйство, поскольку ее родители все чаще уходили на заработки.

Родные и близкие в один голос называют ее тихой и скромной, старательной и послушной; за ней никогда не замечали склонности ко лжи, нечестности, проявлений жестокости или стремления мучить братьев и сестер» [87] Jaspers K. Heimweh und Verbrechen. S. 34. .

Сделаем паузу и поразмыслим над сказанным. Кто мог бы написать этот текст? Исключительно психиатр в своей научной диссертации? Конечно, нет. Его мог написать участковый, мог написать завуч, мог написать сотрудник органов надзора и опеки. Ничего специфически медицинского в этом описании нет. Едва ли оно дает что‑то особо ценное для психиатрической науки в понимании коллег Ясперса по Гейдельбергской клинике, а уж тем более не дает ничего для понимающей, экзистенциалистской психиатрии, которая углубляется во внутренние переживания пациентов.