Микола Садкович - Человек в тумане

Посетителей в этот час было мало. Катлин ходила по комнатам, как по своему дому. Включала и выключала свет, открывала вписанные в стены шкафы, любовалась уютной, похожей на маленький бассейн, ванной на втором этаже возле спальни.

Широкая низкая кровать без спинки застлана ослепительным бельем. Угол одеяла откинут, и рядом, на специальной переносной вешалке, мужская и женская пижамы. Казалось, все готово для молодых хозяев, все готово для нее - Катлин и Дэвида... Матерь божья, как тяжело носить невысказанную правду!

Ни за что, нет, теперь уже ни за что она не согласится жить в этом "идеальном" мире... И все же ей было приятно сознавать, что Дэвид создавал свой "идеальный дом" с мыслью о ней, для нее.

Катлин сбежала вниз, в уютную гостиную. Найдет ли она в себе силу скрывать дальше, лгать? Собственно, Катлин не лгала раньше. Она просто не договаривала до конца, и это тянулось так долго, что стало казаться, будто и не нужно договаривать до конца. Все и так ясно. Наверное, так же думали и родители Дэвида, когда она гостила в их загородном доме, так думала и ее тетка-попечительница, называя Дэвида среди членов своей семьи и относя протесты Катлин, не очень, впрочем, серьезные, к обычной девичьей застенчивости. Так, вероятно, думал и сам Дэвид, никогда не настаивая на решительном разговоре. Да ведь и сама она еще недавно склонялась к тому, что иначе быть не должно, что это почти неизбежно...

И вдруг пришло другое, новое... Неужели сегодня, сейчас придется все открыть?

Тревога не покидала Катлин. Она ждала и немного боялась предстоящих событий, но словно жаркое дыхание надвигавшейся грозы зажигало в ней внутренний огонь, погасить который уже не было сил.

"Кто защитит слабого духом? Когда же более нуждается в помощи человек?"

- Катлин! Как я рад! Мы давно не видались.

- О, Дэвид...

В дверь почти вбежал сорокалетний мужчина, в элегантном светло-сером костюме и больших роговых очках на добродушном лице.

- Благодарю вас, Катлин, что вы наконец пришли. Мне сказали, что меня ищет очаровательная молодая леди, и я догадался...

Дэвид говорил быстро, радостно. Она относилась к нему, как к старшему брату. Он всегда был добрым, отзывчивым человеком, к кому же еще ей обратиться?.. Конечно, ему не легко будет узнать, но... в любовном смятении девичье сердце безжалостно и нечувствительно к печалям других.

- Вы все уже посмотрели? - спросил Дэвид.

- Нет, я пришла прямо сюда.

- О, Катлин, я горжусь... Но, право же, здесь есть много более интересного. Особенно в отделе строительных материалов.

- В отделе строительных материалов? - сама не зная почему, переспросила Катлин.

- Да, я провел там все утро с русскими. Они больше всего интересуются техникой и материалами. Знаете, среди них есть очень эрудированные специалисты. Я подружился с одним...

- Дэвид, - остановила его Катлин, - мы могли бы здесь немного поговорить?

- Да, конечно, сегодня не будет новых посетителей, мы здесь, как дома. Присядем. Как вам нравится это кресло? Правда же, идеальное? Знаете, Катлин, почему мне удался проект?

Он наклонился к ней и взял за руку. Катлин прикрыла глаза. Она знала, что сейчас должно произойти, и инстинктивно пыталась уклониться.

- Я думал о нас с вами, Катлин, - прошептал Дэвид. Катлин почувствовала, что его лицо приближается к ней. - О нашем идеальном маленьком доме...

Катлин почти вырвала руку и встала.

- Простите, Дэвид, - тихо прошептала она и отошла к окну. - Вы подружились с русскими?

- Да, - ответил Дэвид, не сумев скрыть некоторой обиды. - Вы хотели о чем-то поговорить? - сухо спросил он.

- Вот об этом я и хотела, - сказала Катлин, глядя через окно на сад с беседкой и традиционной горкой "диких камней". - Я хотела просить вас, не сможете ли вы... дело в том, что русские преследуют одного человека...

- Русские преследуют, в Лондоне? Ведь это архитекторы...

- Нет, не архитекторы... Вообще русские.

- Какого человека, Катлин?

- Одного поляка. Он артист... то есть певец, они хотят увезти его, а он не должен, он не может уехать. Понимаете? Вчера его чуть не схватили на улице, я так волновалась... Никто не знал из-за чего. Потом в газетах все объяснили. Они хотели увезти его на корабль... Это такая несправедливость!

- Успокойтесь, Катлин. Вы очень взволнованны... Неужели судьба какого-то поляка...

Катлин резко повернулась. Она готова была сказать всю правду, выкрикнуть ее в лицо Дэвиду и... не успев сорваться, ухватилась за новую ложь.

- Это... Это просьба моей приятельницы, Виктории. Я обещала ей, проговорила Катлин, с трудом сдерживая слезы. - Я знаю, вы добрый католик и не позволите погибнуть невинному.

Дэвид почувствовал, что Катлин говорит неправду и что-то скрывает. Причем скрывает не только сейчас, и это "что-то" скорее всего связано с ним, с переменой отношения Катлин к нему - Дэвиду.

Дэвид молчал. На его бледном лице светились только очки, в которых отражался хрусталь красивой люстры "идеального дома".

- Что же вы молчите? - внешне спокойно спросила Катлин. - Надо узнать через ваших новых друзей, что хотят от него русские? Они давно его преследуют, а он... Он не виноват перед ними.

Дэвид молчал. С некоторых пор он стал замечать, что его невеста стала как-то странно вести себя при встречах с ним. Раздражается из-за пустяков, резко обрывает разговоры об их общем будущем. Посоветовавшись с матерью, он пришел к подсказанному ею выводу: "Нельзя заставлять девушку так долго находиться в ожидании. Надо ускорить помолвку. В конце концов вопрос о ее дипломе и наследстве решится несколько позже. Все обусловлено в переговорах с теткой, и ошибки быть не должно!"

Однако сегодняшний разговор, кажется, требует другого объяснения. Какого конкретно, Дэвид еще не знал, как не знал и того, что изменилось в жизни Катлин прошедшей осенью.

* * *

Осенью, как обычно, Катлин проводила каникулы у тетки в маленьком южном городке Порт-Айзек.

После шумной студенческой жизни в Лондоне древний Порт-Айзек и не менее древний дом тетки - хранительницы семейных традиций, первые дни казались какой-то тихой пристанью для утомленной Катлин.

Готовясь стать врачом, Катлин много времени проводила в так называемых "народных", опекаемых благотворительными обществами госпиталях. На каждом шагу она сталкивалась с людскими недугами, обреченностью и нищетой. Ее молодая душа наполнялась чужими страданиями и, взывая к богу, рождала сомнения в справедливости окружающего мира.

Она еще не видела пути борьбы и с радостью отступала, дождавшись каникул, когда на некоторое время можно забыть и госпитали с их вечным запахом камфоры и гниения, и студенческие вечеринки с бессмысленными спорами "рассерженной молодежи", и обязательные визиты старым, нестерпимо чопорным знакомым родителей. Когда можно просто поваляться на пляже, искупаться в согретом солнцем заливе и почитать какую-либо "не умную" книгу.