Микола Садкович - Мадам Любовь

- Пусти!

Я тоже запыхалась, но, если уж во что вцепилась, не выпущу.

- Говори, что задумала?

Мне всегда казалось, что Катерина Борисовна сильнее меня, да, видно, раз на раз не приходится. Держу... Вижу, не в себе баба. Помогла ей приподняться, но из рук не выпускаю. Сели, в обнимку, на дне оврага, скрытого от дороги, глядим в лицо друг другу, отдышаться не можем, и не знаю я, друзья мы по-прежнему или уже враги?

- Вот ты какая, - наконец продохнула Катерина Борисовна.

- Такая уж... - ответила я, пробуя улыбнуться. - Я ж милиционером родилась, а ты и не знала? Отвечай теперь, куда собралась?

А она:

- Руки выкручиваешь... Видать, полицаем ты родилась, как и Павел твой... Одного роду-семени... Что ж, ваша сила... Веди...

Тут я стала слабая-слабая. Руки упали. Дыхание перехватило, не могу слова сказать. Катерина Борисовна повернулась ко мне и увидела, что ли, в темноте, как я побледнела или просто удивилась силе нанесенного мне удара, сказала спокойней, без злобы:

- Отпусти ты меня, Варвара Романовна.

Я не сразу ответила:

- Видишь... Не держу...

- Держишь! - Она наклонилась ко мне, за плечи схватила. - Ох, держишь... и ты, и сынок твой... Связалась я с вами. Как родных пожалела. Думала, пропадут без меня. Кто им поможет, кто защитит? Зараз все поменялось... Не нужна я вам боле. Разошлись наши дороги...

- Отчего так? - спросила я, начиная догадываться.

Она продолжала:

- Шли к моему брату, встретили твоего... Зараз вам, как за стеной, за полицаем немецким. А моя стежка мимо...

Вот оно дело в чем. Когда Павел ее с Аликом из лагеря освободил, местные жители шепнули кое-что. Нашлись, конечно, и такие, что позавидовали. Дескать, повезло женщине с ребенком. Катерина их словами сейчас говорила:

- Чего тебе бояться? Тебе бояться нечего. Сестра такого начальника. И накормит, и заступится... Да вас и тронуть никто не посмеет. Живи не тужи. Может, и должность дадут...

- Дадут, - сказала я, поддавшись внезапному желанию заставить эту добрую женщину, как у нас говорят, "опрокинуть весь ушат на меня и в донышко постучать". - Дадут, говорю, в волостном управлении или даже в районной управе. На выбор. Я ж немецкий знаю.

Как она взглянула на меня! Честное слово, жгучие искры сверкнули в темном овраге. Поднялась, стала надо мной.

- Вот что, Варвара Романовна, ты знаешь, не дал мне бог внуков... Привязалась я к твоему, жизни б за него не пожалела, хлопец стоит того. Тебе можно, ты беспартийная, а я, скажу не таясь, авось не выдашь за всю мою доброту... Я ж недавно в кандидаты вступила... Так что разошлись наши дороги. Может, еще когда свидимся.

Я вскочила.

- Хочешь идти - иди! Спасибо скажу. Но пойдешь не одна!

Она вздрогнула и еще раз как бы хлестнула меня.

- С тобой, что ли? К брату Павлу?

- Да, к брату... к твоему брату, леснику. О Павле не поминай. Без меня пойдешь, с Аликом. Сына тебе отдаю...

Не удержалась я. Бросилась ей на грудь и заплакала. Уж как открыла все свои мысли, не помню. Плакала и тетя Катя. Стоим, обнявшись, в овраге, мокрые, глиной заляпанные, и ревем в четыре ручья. От страдания ревем, от горя и радости. Катерина утешает меня:

- Это ты верно решила, от брата поодаль уйти, а за сына не бойся... Пока живу, цел будет. И тебе одной легче и мне - хлопчика за своего выдать. Ищи нас на хуторе. Себя береги... Не лезь на рожон. Забудь, что ты...

Я слушала ее, как мать, как старшую, и понимала: тетя Катя права. Без Алика мне будет легче. И за него спокойней. Я почувствовала как бы оправдание перед собой, перед всеми. Не каждая мать меня поймет, но ведь сегодня так обошлось, а завтра... Нет, с Катериной Борисовной ему безопасней. Ради него, ради всего, что уже не давало покоя, я должна пойти на эту жертву - оставить сына... Что ж, значит, судьба ждала меня.

Часть вторая

I

Вернемся к дню, когда Варя встретилась с братом.

"Что-то произошло... Что-то сделалось со мной... Будто хлынуло на меня все унижение и горе этих людей..."

Еще только начав поединок с братом-предателем, не избавившись от опасности, нависшей над сыном, она приняла решение, которого не могла не принять.

Спасти свою жизнь можно было и так. Невенченная жена мужа, бросившего семью при отступлении, сестра бежавшего из советского лагеря, ныне немецкого полицейского... Не так уж мало, чтобы сыскать доверие новой власти, устроиться переводчицей в волостном управлении и получать сытный паек.

Разве не было таких, кто воспользовался подобной анкетой?

Не такой родилась Варвара. С неожиданной силой в ней вспыхнуло злое упорство предков, бросавшихся в битву против всего, что мешало добру и вере.

Варвара Романовна:

Сейчас я говорю об этом спокойно, а тогда... Боже мой! Не могла я людям в глаза смотреть. От вора отобьешься, от полицая спрячешься, а от людской молвы куда денешься? Казалось, все уже знают, все могут ткнуть пальцем: "Вот они, Михалевичи... Небось и она... Яблоко от яблони недалеко падает". Хоть ты им сердце вынь и положи, и тогда не поверят.

Нет, не могла я оправдать брата ни тогда, ни сейчас... Тогда я вот о чем думала. Собственной кровью искупить его вину. Как говорится: "Сестра брату - головой в уплату". От сына ушла тихонько, пока он спал. С сонным и попрощалась. За кустом в овражке спряталась, пока Катерина вела его. Сквозь ветки смотрю, зубы стиснула, руками траву с корнями выдергиваю, а слезы глаза заволакивают.

Слышу, Алик сказал:

- Идем быстрей, тетя Катя, а то мамка бояться будет, что нас долго нет.

Катерина обманула его. Сказала - я на хутор вперед ушла. Прошли они стежкой во ржи, а я осталась одна-одинешенька... Куда мне податься? Где найти нужного человека? Один в поле не воин... Решила в Минск...

На Игнатовом хуторе давно не зажигали огня. Зайдет солнце за старые сосны, лесникову хату накроет тень, станет хата маленькой, совсем незаметной. Надежда заберется с детьми на полати и тихонько поведет рассказ о том, как жили люди в далекие времена, какие звери по лесам ходили... Пес Резон, по первому полю гончак, и тот заслушается.

Ночь проходила за ночью, день за днем, никто пока не тревожил лесниково семейство. Немцы расквартировались в деревне, пять солдат с унтером, держались кучно, далеко не отходили.

Как-то встретил Надежду староста. Мрачный, носатый односельчанин. Недовольно хмыкнул и не то приказал, не то посоветовал:

- Ты, Надейка, на деревню не часто кажись. Делать тебе там нечего. В случае чего девчонку пошли... И хутора своего чтоб не называла. Вроде бы его вовсе тут нету. Понятно?

Еще разок хмыкнул и объяснил:

- Приказ вышел, бродяг или беженцев в управление предоставлять, а там сама знаешь...

- Да какие же мы бродяги, Миллянович?

- Вот я и кажу, никаких у нас бродяг нет и не было. И трещать о том, кто случайно зашел, никто вас не просит... Собаку на ночь в хату бери. Мало кто проскочит мимо, так чего ей на весь лес гавкать...