Николай Любимов - Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1

В свое время Маргарита Николаевна прошла мимо почти всех символистов. Только Верлена она часто перечитывала по-французски и с любовным вниманием рассматривала «Кипарисовый ларец» Иннокентия Анненского. В книжном шкафу у нее стоял алконостовский Блок, но я не помню, чтобы она хоть раз сняла его с полки.

Все виды искусства много говорили душе Маргариты Николаевны. Она любила пение и музыку, особенно – фортепьянную. Старалась не пропустить ни одного концерта пианиста Софроницкого.

Каких только певцов не слыхала она – и в опере, и в концертах, и у себя дома – от Девойода и Баттистини до приятеля ее отца Шаляпина и до Собинова! И все-таки обожала Козловского:

– Иной раз поет отвратительно, и вдруг возьмет такую ноту, что в антракте я как девчонка несусь к нему с излияниями восторга!..

А про Шаляпина говорила так:

– Шаляпина как артиста я не могу сравнить ни с кем, кроме моей матери, и по гениальности таланта, и по полноте перевоплощения. Время и пространство никогда не были в театре помехой только для них.

Казалось бы, после Ермоловой все трагические артистки должны были вызывать у Маргариты Николаевны презрительное раздражение.

А вот посмотрела она в фильме «Идиот» Борисову, да еще в ермоловской роли, и сказала:

– Что из Борисовой выйдет – судить пока еще трудно. Но что у нее задатки настоящей трагической актрисы – это для меня несомненно.

Любимыми актрисами и актерами Маргариты Николаевны были столпы Малого театра: Ольга Осиповна Садовская, которую она всегда называла тотчас после матери, Медведева, Лешковская, Федотова, Никулина, Горев, Ленский, Михаил Провович Садовский, Макшеев, Музиль. О Музиле она говорила, что стакан его был невелик, но что он пил из него До дна:

– Он был актер на сравнительно небольшие роли. Но эти небольшие роли он играл так искренне, с такой захватывающей силой чувства, с какой никто после него их уже не играл. Ты не можешь себе представить – и это нельзя передать, – как он, играя Нарокова в «Талантах и поклонниках», читал свои стихи Негиной! Читал просто – кажется, так бы и всякий прочел. А ведь вся зала – ну буквально вся зала плакала!

Я пересказал Маргарите Николаевне эпизод из закулисной жизни Малого театра, описанный в воспоминаниях Леонидова… После спектакля публика шумно рукоплескала сыну и дочери Ольги Осиповны Садовской, игравшим главные роли, а Ольга Осиповна в одном выразительном восклицании излила мужу, Михаилу Прововичу, свое негодование:

– Тоже нашли кому хлопать…

Леонидов, комментируя этот эпизод, утверждал, что Садовская не могла преодолеть свою слабость – она-де завидовала даже родным детям.

Маргарита Николаевна решительно восстала против подобного толкования:

– Леонидов, должно быть, плохо знал Ольгу Осиповну и ничего в ней не понял. Я ни от кого в Малом театре не слыхала, чтобы Ольга Осиповна кому-нибудь позавидовала. Какая там зависть!.. Ты говоришь, Шаляпин назвал ее «архигениальнейшей»? Вот, вот, вот, совершенно верно! Эта архигениальнейшая актриса была не завистлива, а требовательна – к себе и ко всем. Ее, наверно, искренне возмутило, что публика выражает восторг таким бездарностям, как Пров и Елизавета. Она вообще была без иллюзий и насчет своих деток не заблуждалась.

Приверженность к Малому театру не мешала Маргарите Николаевне отзываться и на искусство «художественников»: на искусство Лилиной, которой она отводила первое место среди актрис Художественного театра, Книппер, Савицкой, Бутовой, Самаровой, Халютиной, на искусство Москвина и Артема, в таланте которого она видела сходство с дарованием Музиля, на искусство Станиславского и Качалова.

Перед Станиславским она преклонялась. Чаще называла его «Константин Сергеевич», и когда произносила его имя и отчество, то вся как-то светлела.

Станиславский пригласил ее на репетицию «Бориса Годунова» в Оперной студии его имени.

– Как Константин Сергеевич показывает! – после говорила она. – Это не менее гениально, чем его Доктор Штокман или Крутицкий из «На всякого…». А в этих ролях он был действительно гениален. Недаром мама, посмотрев «Штокмана», писала Средину, что «Алексеев играет как великий артист». Глядя на Константина Сергеевича в ту минуту, когда он показывает, и камни заиграют и запоют.

А вот книгу Станиславского «Работа актера над собой» она называла «пособием для бездарностей»:

– Талантливых людей, которые уверуют в учение Станиславского, она может погубить. Разве такая книга чему-нибудь научила бы мою маму, Ольгу Осиповну, Горева, Ленского, Музиля?.. Да они бы ее и читать не стали.

Тут Маргарита Николаевна расходилась с Николаем Васильевичем. Николай Васильевич прочел книгу Станиславского глазами психиатра и назвал Станиславского великим психологом, великим знатоком души человеческой. Вообще о «Работе актера над собой» я слышал самые разноречивые толки. Дживелегов, когда ему нужно было пояснить, что это, мол, сущая белиберда, говорил:

– Ну, это вроде системы Станиславского!

А мейерхольдовец Ильинский, прошедший сквозь все «биомеханики», признавался мне, и не раз, как много дало ему учение Станиславского.

– Так, как публика любит Качалова, она любила только мою мать, – придя с качаловского концерта, сказала Маргарита Николаевна.

Многократно возвращаясь к теме «Качалов-человек», она утверждала – и подкрепляла свои утверждения примерами, – что такую отзывчивость, как у Василия Ивановича, она вообще редко встречала, а уж среди актеров – в особенности; что хотя Василий Иванович смолоду не гнушался, да не гнушается и теперь, земными радостями и утехами, в сущности, он самый настоящий христианский подвижник.

На день 70-летия Станиславского и 50-летия его творческой деятельности (14 января 1933 г.) Качалов откликнулся в печати стихотворением в прозе. Я пересказал Маргарите Николаевне то место, где Качалов цитирует «Облако в штанах» Маяковского, относя его слова к Станиславскому:

Маргарита Николаевна улыбнулась:

– Вот ведь Качалов – всегда как-то по-особенному скажет или применит слова кого-нибудь другого. И на похоронах моей матери самая оригинальная по мысли была речь Качалова. Ты читал в газетах его речь? Он говорил, что сейчас Ермолова играет, может быть, самую великую из предназначенных для нее ролей: ей пришли поклониться представители самых разных театральных течений, сегодня она всех нас сплотила.

Однажды за утренним чаем:

– Какое хамье – молодежь Художественного театра!

– Это вы о ком, Маргарита Николаевна?

– Да вот хотя бы Ливанов… Такое хамье, такое хулиганье, именно хулиганье!.. Вчера, когда ты был на лекциях, я ходила к Качаловым. И Ливанов туда явился. Не понимаю, как Качаловы могут принимать его у себя и сажать за стол – ведь он сейчас же ноги на стол!..