Владимир Алейников - Тадзимас

Он работал как искусствовед на Севере. Собирал вместе с бичами какую-то морскую траву на Соловках, подрабатывая впрок. Был сотрудником небольших музеев. Бесконечно, неустанно, при первой же возможности – срывался с места, путешествовал. Маршруты его поездок тоже, кстати говоря, особенные, личностного толка. А еще он – подолгу пребывал в сторожах.

Ох, эти Юрины сторожки, его ночное одиночество, с неизменной книгой рядышком, с горячим чайком, с краюхой хлеба, с заполненной стихами тетрадкой и всегда заправленной черными чернилами авторучкой под рукою!.. Вспоминаю одну студеную зиму, когда, работая в Елоховском соборе дворником, намахавшись ломом и лопатой, заходил я с мороза погреться к Юре, сторожу сего собора, в тесную будку, а Юра, уже заварив чай, ждал меня, сидя в старом ватнике за столом, на котором лежала вышедшая совсем недавно и успевшая добраться к друзьям «Школа для дураков» Саши Соколова.

Навалившуюся после опубликования его статьи о Солженицыне, буквально захлестывавшую горло травлю Кублановский встретил с редкостным мужеством и достоинством. Поэт был поставлен перед выбором: или стандартно-жесткие, по сути – гибельные, меры против его «инакомыслия», или санкционированный незамедлительный отъезд на Запад.

Оказавшись в вынужденной эмиграции, Юрий Кублановский внутренне не расстался с родной страной. Ныне становится ясным, что он-то и есть гражданин, патриот. Все чаще называют всех нас провозвестниками перестройки, смотрят на нас как на героев, чуть ли не мучеников. Но, если вдуматься, все мы хорошо знаем, почем пресловутый фунт лиха.

Кублановский издал за рубежом четыре книги стихов. Мнение о нем как об одном из крупных современных русских поэтов все более утверждается. И это, действительно, верное определение.

В лирике Кублановского неразрывно связаны эпическое обобщение и точная, цепкая деталь, исповедь и подтекст, гражданская патетичность и целомудренно чистое чувство. Поэтическое зрение его безукоризненно. Весом свод написанных им произведений. В изданные книги вошло далеко не все, очень многое еще ждет издания. Им создана единственная в своем роде хроника совершенствования души, дана развернутая ретроспектива нашего времени. Книга «Оттиск» – лишь небольшая часть обретшего более чем за четверть века ясные очертания собрания стихотворений и поэм Юрия Кублановского, поэта и друга, чье возвращение – радость.

…Прочитал – и смутился даже. Надо же, как расстарался! Расхвалил, на высоких тонах, своего старинного друга. (Или, может быть, просто того, кто казался мне долгие годы таким? О, наивность моя, вера – с детства – в людей! И – желание видеть упрямо в людях только хорошее. Так ли, на поверку, они хороши? И сейчас я все чаще задумываюсь: в годы зрелые, в самом-то деле, без булды, в реальности, – есть ли, как мне прежде казалось, друзья у меня?..) Что написано – то написано. И себе, и другим в назидание, да еще по одной причине – чтобы Юра припомнил вдруг, что на родине первую книгу его мы издали, с Лейкиным Толей. Чтобы строки мои прочитал, чтобы понял: я-то все помню. Надо память ему возвратить. Память – это великая сила. Вот подумал об этом – и вдруг из бумаг моих стайкой выпорхнули и рассыпались на полу сразу несколько писем. Что это? Поднял их и увидел: батюшки! – это письма от Куба. Надо же! Что ж, просмотрим их все – сквозь годы. Не случайно, видать, они оказались здесь, – нет, не случайно.

Письма от Кублановского.

«Дорогой Володя! Обстоятельства сложились так, что благодаря щипкам от ГБ (за Ириной приезжали на машине в Останкино) мне пришлось сгинуть из Москвы, так тебя и не повидав. Чудная девушка Галя передаст тебе отобранные мною стихи – если захочешь, можешь договориться с нею и о других (она мне печатает все мое с 1967 года). Желаю тебе, милый друг, хорошего лета, люблю тебя и всегда помню! Твой Куб. 5.7.1977 г. Т. 299–84–82 – если там нет, спросить – где? (Спрашивать обязательно у мужчины, разговор с женским голосом не дает положительного результата)».

Август восемьдесят второго:

«Драгоценный друг! Ты меня прямо даже обидел, что подумал, что я в состоянии уехать, с тобой не простясь. Нет, так сердце не обрывают! Напиши, когда вернешься в Москву и свой новогиреевский адрес. (Москва, Г-19, до востребования). Обнимаю братски. Твой Куб.».

«Дорогой Володя! Не говорю прощай – до свидания! Верю, что встретимся. В моей душе – ты всегда. И годы это не ослабили. Странно, что в это время завтра я буду уже в ином измерении… Привет Люде. Всегда твой Кублановский. 2.9.82. Апрелевка, Московская обл.».

Репродукция на открытке: Микеланджело Буонаротти, «Святое семейство», из галереи Уффици во Флоренции.

Уехал Куб на Запад, в эмиграцию…

А вот, уже на седьмом году его заграничной жизни, короткая весть от него:

«Дорогой Володя! Недавно вспоминали тебя с Женей Поповым… Здесь – в Мюнхене – вышло собрание стихов Губанова с комментарием Г. Суперфина. Читаю с удовольствием… Но надо умереть, чтобы издаться столь квалифицированно… Твой сборник еще не предлагал, ибо пока не ездил в Париж. Но журнальную подборку уже составил… Спасибо, что и ты не забываешь меня. Но вот публиковать раннее – времен СМОГа – пока не надо, если это останется в истории литературы, так пусть останется, нет так нет. Сейчас же в моей ситуации обнародовать это не вижу смысла. Стихи же поздние – закреплены копирайтом за издателями. Я сам буду для сов. журналов делать подборки, каждый раз договариваясь о высвобождении копирайта. Первая публикация в Знамени меня не очень устроила. Уверен, что автор должен подбирать сам… Впрочем, не сомневаюсь, что в ближайший год мы обнимемся в Европе ли, в отечестве ли, и тогда наговоримся обо всем. А пока – без согласования композиции со мною – пробивать ничего не надо… Крепко жму руку! Любящий тебя Юра. 26.1.89. Мюнхен».

Это как раз та пора, когда я написал ему, и предложил ему помочь с изданиями на родине, и спросил его, по наивности, нельзя ли там, на Западе, издать и мне свою книгу, и стихи его публиковал, в периодике, где удавалось, и увиделся с Женей Поповым, возвратившимся из поездки за рубеж, и рассказывал Женя и о Мюнхене, и о Кубе, и о том, как они вдвоем записали на видео, с целью эту запись куда-то пристроить, диалог свой, беседу свою – об искусстве, о литературе и о прочем, и слушал я бородатого Женю Попова – и Париж, и Мюнхен, и Куба, как умел, себе представлял…

А вот уже и о Юриной книге, которую я предложил ему издать.

«11.7.89 Мюнхен. Дорогой Володя! Из разговора с Ирой я узнал, что возможность издания „Оттиска“ в Отечестве вероятна. Тогда жду условий, чтобы с ними обратиться к владельцу – Имке-Пресс (то бишь Н. Струве). Надеюсь, что проблем не возникнет. Прошу указать: 1. Будет ли новой обложка? 2. Нужно ли фото? 3. Будет ли новый набор или факсимильно? 4. Могу ли я сам проглядеть корректуру, ежели набор новый? Если ты хочешь написать что-то, то пожалуйста – послесловие, а не предисловие, „жанр“, не слишком рознящийся. 5. И – каковы сроки? Одним словом, жду вестей. Я надеюсь приехать в Россию в январе 90-го. Было бы превосходно, если б успеть издать к этому сроку. Было бы что „подписывать“ на выступлениях… Жму руку! Юра. P. S. 6. Могут ли издатели указать первое издание или такая ссылка исключена? 7. Какой тираж?»