Анна Ярошевская - Екатерина Фурцева

Екатерина Алексеевна принесла много пользы стране, работая министром культуры. Предшественником Фурцевой являлся Николай Михайлов. Он был министром культуры и одновременно много лет руководил комсомолом. Но его политическая карьера резко завершилась, и он был отправлен послом в Индонезию. И это не смотря на то, что он еще совсем недавно занимал высокий пост, как и Екатерина. Еще недавно Михайлова благодарил сам Сталин. Но все рассыпалось в прах в одночасье. Первый секретарь Московского обкома, секретарь ЦК Николай Михайлов отправился в другую далекую страну, в общем-то, никем. А Екатерина Алексеевна прекрасно понимала, что перевод в Министерство культуры – это не просто удар, это самая настоящая опала.

Но что могло послужить причиной такой всеобъемлющей чистки высшего партийного руководства? Почему Хрущев вдруг в один день решил разогнать своих ближайших соратников? Так тщательно выбранные им за годы работы и выдвинутые им же в высший эшелон люди оказались не в почете… Может быть, такой шаг соответствовал его определенным личным соображениям? Может, и не было никакой опалы? Так, сын Никиты Сергеевича вспоминал:

– О Фурцевой отец дома ничего не говорил. Он, скорее всего, ее по-человечески жалел, называя ее «баба – дура». Но политика жалости не приемлет!

Но, все-таки даже сейчас, по прошествии огромного количества времени, невозможно дать однозначный ответ на этот вопрос. Однако считается, что чекисты пользовались своими возможностями и записывали разговоры секретарей ЦК, которые велись в комнатах отдыха, за распитием крепких алкогольных напитков в те моменты когда секретари ЦК расслаблялись и превращались в обычных людей. И, несмотря на то, что ничего ужасного по своей сути они не говорили, а только лишь позволяли себе несколько критиковать поведение Никиты Сергеевича, даже за такие невинные речи расплата настала. Ведь многие прекрасно знали о прослушке и боялись ее. Но и этого, видимо, было достаточно для массовой чистки.

Тогда был так называемый второй отдел, который находился в составе оперативно-технического управления КГБ. Он занимался прослушиванием нужных телефонов и помещений. Контролеры второго отдела, кстати, в основном женщины, были отлично обучены, владели машинописью и стенографией. Их учили безошибочно распознавать голоса прослушиваемых людей.

И, разумеется, самым опасным было некорректно отозваться о первом секретаре. Это всегда приводило к увольнению или к еще более страшным мерам. Записи прямиком попадали на стол председателя Комитета госбезопасности. Он лично их прослушивал и мог самостоятельно принимать решение относительно судьбы «бесстрашного» критика, или же, если речь шла об очень высокопоставленном человеке, ехал сразу в Кремль. Официальные бумаги, в том числе и из КГБ, поступали в ЦК через общий отдел. Деликатные материалы, ведь говорили в комнатах отдыха о разном, председатель Комитета госбезопасности докладывал первому секретарю, естественно, без свидетелей.

Чиновники старались никогда не разговаривать на важные темы в помещениях, в кабинетах, на квартирах, дачах и уж, тем более, опасались пользоваться телефонами, особенно служебными – все беседы проходили только на улице. Рисковать так глупо было нельзя. Но были и те, кто все равно попадался.

И конечно был целый список чиновников, чьи телефоны подлежали обязательному «оперативному техническому контролю». Но для того чтобы подключится к телефонам высокопоставленных аппаратчиков нужно было особое распоряжение. Так, однажды, переведенный в МВД один из партийных работников, в первый же день своей работы понял, что прослушивают все его телефоны. Профессиональный слух опытного специалиста мгновенно определил, что его телефон поставлен на прослушку – уловить еле слышное пощелкивание в трубке было почти невозможно, и только знающий человек это сразу понял. Он набрал номер начальника Третьего главного управления КГБ:

– С какой стати меня прослушивают? Я не включен в этот список…

– Да, ладно, просто привычка! Снимем мы с тебя прослушку, конечно, – натянуто засмеялся начальник Третьего главка.

И действительно сняли, а заодно убрали еще три жучка, которые были установлены в кабинете.

Те, кто работал в КГБ, всегда утверждали, что им запрещено прослушивать телефоны и записывать разговоры сотрудников партийного аппарата. Но про эти ограничения легко забывали и обходили, когда, например, нужно было подслушать тех, с кем вели беседу сотрудники парторганов. Чиновники все знали о прослушке и были очень осторожны. Но они и не догадывались, что у правящей верхушки руки гораздо длиннее, чем они думали, и их прослушивают не только на рабочих местах.

На территории известного и сохранившегося до сих пор санатория «Барвиха» был построен корпус специально для членов президиума ЦК. И всех, кто там работал и обслуживал высокопоставленных гостей, просто обязывали докладывать сотрудникам КГБ абсолютно все. Обслуга была глазами и ушами КГБ, и все, что удавалось услышать и увидеть, от того как себя вел член президиума на отдыхе, с кем встречался, до того, кому и что он говорил. То же самое касалось и личной охраны членов политбюро – она как бы присматривала за ними. А начальник так называемого девятого управления полностью информировал председателя КГБ о поведении и разговорах руководителей партии и страны на работе и вне ее пределов.

Хотя конечно удивителен был тот факт, что секретари ЦК с большим политическим опытом и знанием механизма работы той структуры, в которой они работали, оказывались подчас очень наивными. Неужели они не предполагали, что их все равно прослушивают? Но, возможно, по глупости считали, что они настолько много сделали всего для Хрущева, и что его благодарность будет пожизненной?

Есть и еще одно объяснение произошедшей чистке. Секретарей ЦК с их Олимпа сверг Фрол Козлов, избавлявшийся радикально от соперников. Тот самый Козлов, сын которого женился на дочери Фурцевой. Он мог убедить Хрущева в том, что существует некая опасная «группа Игнатова», в которую, якобы, входили Аристов и Фурцева. Конечно, Фрол с Екатериной стали родственниками, женив детей, но борьба за власть никогда не терпела каких-либо родственных чувств.

«Я поддержал это предложение, – рассказывал партийный деятель Анастас Микоян, – хотя мне было жаль Фурцеву. Но невозможно было ее отделить: она была целиком с ними. Да и Аристов был неподходящий человек с большими претензиями».

Но все-таки более вероятно, что смена кадров – только единоличное решение Хрущева. Никита Сергеевич никогда не полагался на чужое мнение. И человеком он был увлекающимся. Тот из работников, кто ему нравился, мог подняться на большую высоту по карьерной лестнице, но, если приходило быстрое разочарование, также легко этот человек летел по этой лестнице вниз, а на его месте появлялся новый любимец. Хрущев часто менял работников еще и потому, что они не оправдывали возложенных на них надежд…