Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

В вопросе не трудно было угадать если не раздражение, то решительное несогласие с принятым им, Тухачевским, решением. Стараясь не поддаваться чувствам, Михаил Николаевич отвечал:

— Относительно перехода в наступление — прежде всего, оно было необходимо, чтобы расстроить готовившегося к наступлению пополнившего противника… Если бы мы остались пассивны, то давно были бы уже за Донцом. Пополнения от мобилизации могли поступить только через полтора месяца, к тому же сроку могли лишь подтянуться перебрасываемые вами дивизии. Такого времени противник, приведший свои части в порядок, нам бы не дал… Считаю, что наступление не исключает возможности ввести со временем решающие силы подходящих резервов.

Он сделал паузу, и телеграфист, словно поторапливая, посмотрел на него.

— Подождите, — произнес Михаил Николаевич, осмысливая заключение ответа. Он догадывался, что главком не одобряет отход частей фронта, да и он, как командующий, осознает свою вину за это, но ведь на войне случается всякое и отход отнюдь не запрещенный маневр, он присущ современной войне, а потому и вполне допустим.

— Продолжайте, — сказал он телеграфисту и стал докладывать: — Кроме этих соображений, я считаю наше дело вовсе не проигранным, и если бы вместо Ростова и Новочеркасска стояли деревни, вас бы не обеспокоил этот участок.

Видимо, главком принял доводы командующего, понял допустимость отдельных неудач в проводимой большой фронтовой операции.

— Считаю, что и без предварительных разговоров со мной вы вправе были это сделать, — ответил главком после некоторой паузы. — Теперь может идти речь лишь о том, насколько правильно вами была оценена обстановка. Больше вопросов не имею. Всего хорошего.

В ответе главкома угадывалось согласие с тем, как поступил командующий фронтом.

Тухачевский вытер со лба пот, сдерживая волнение, аккуратно сложил карту.

А в штабе Деникина ликовали:

— Красные завладели Тихорецкой, а мы Ростовом и Новочеркасском. Поглядим, что они будут делать, когда мы двинемся на Москву.

Тухачевский понимал всю сложность обстановки. Но потеря Ростова и Новочеркасска не поколебала его решимости продолжать намеченную операцию. Не отказываясь от развития успеха 10-й и Конной армий, он приказал командарму 8-й армии Сокольникову совместными усилиями его войск и частями Юго-Западного фронта выбить врага из Ростова, отбросить за Дон. Конной армии Буденного и 10-й продолжать наступать.

С утра 23 февраля части Сокольникова перешли в наступление, к исходу того же дня они выбили из города врага. Над Ростовом снова взвилось красное знамя. А вскоре пал и Батайск. Началось преследование отходивших к Кубани деникинцев.

Конная армия получила в эти дни передышку. Ее дивизии сосредоточились в районе Егорлыкской. Тогда-то Ворошилов и Буденный решили побывать в Ростове, в штабе Кавказского фронта, представиться командующему и члену Реввоенсовета Орджоникидзе. Выехали они на отбитом у белогвардейцев бронепоезде, к утру подкатили к Батайску.

Неподалеку от станционного здания стояло несколько пассажирских вагонов, маячили часовые.

— Чьи вагоны? — поинтересовался начальник бронепоезда у красноармейца.

— Комфронтом и члена РВС, — ответил тот.

Михаил Николаевич вышел в тамбур и увидел двух военных. Туго обтянутые ремнями полушубки, оба в валенках. Передний, усач, козырнув, представился: «Буденный».

— Ворошилов, — назвал себя второй.

Неожиданное появление Буденного и Ворошилова в Батайске, когда армия находится далеко от него, насторожило Тухачевского. Ему вдруг вспомнились события 17 февраля, гибель Азина, разгром 28-й дивизии и жестокое поражение 2-й, кавалерийской дивизии Гая.

— Почему, товарищ Буденный, вы не выполнили мое распоряжение? Я требовал наступать Конной армии в направлении станицы Мечетинской, а вы повели ее в район Торговой? — Он произнес это сдержанно-спокойно.

Требовательный к себе, Тухачевские умел строго спросить с подчиненных начальников, и даже с тех, кто был в больших чинах.

Буденный стал объяснять, что полки были утомлены переходом, что выпал глубокий снег и стояли морозы, и что движение к Мечетинской при сложившейся обстановке было не целесообразным.

Тухачевский, терпеливо выслушав, спросил:

— Вам известно, к чему привело невыполнение вами боевого приказа?

Конечно же, командарм знал о разгроме павловцами дивизий Азина и Гая. Ему также было известно, что там пострадал и конно-сводный корпус Думенко.

— Решение на разгром Донского и Кубанского корпусов белых принималось совместно с командованием 10-й армии, — объясняя, сказал командарм.

— Но это решение не совпадало с замыслом операции, не способствовало быстрейшему выходу кавалерийских дивизий на пути отхода белогвардейских дивизий, — отметил Тухачевский. — Почему вас не оказалось у Мечетинской?

Неподалеку с тяжелым перестуком прогромыхал бронепоезд первоконников. В амбразурах торчали тупорылые «максимы», на бронеплощадке у орудия стояла артиллерийская прислуга.

— А почему вы здесь? Ведь я вас не вызывал, — спросил Тухачевский.

— Мы ехали в Ростов…

— Почему без разрешения оставили армию?

Неслышно войдя в салон, у двери стоял Орджоникидзе. Он сразу понял, что здесь происходит.

— Зачем, Михаил Николаевич, придираешься? Ведь противник разбит. Разбит усилиями Конармии… А ты говоришь… Даже Екатерина Вторая сказала, что победителей не судят… Будем знакомы — Орджоникидзе, — Григорий Константинович протянул Буденному руку.

Эта встреча состоялась 13 марта, а на следующий день Михаил Николаевич вместе с Орджоникидзе был в частях Конной армии, проводил смотр. Перед отъездом Тухачевский примирительно сказал Буденному:

— За вчерашнее, командарм, не сердитесь. Мне положено строго спрашивать за организованность.

Без дисциплины — нет армии. Вы с Ворошиловым это знаете.

В конце марта штаб Кавказского фронта вновь переместился в Ростов, заняв пятиэтажную гостиницу «Палас-отель» на широком Таганрогском проспекте.

Придя однажды в свой кабинет, находившийся на втором этаже, Михаил Николаевич увидел на столе две аккуратно перевязанные стопки книжек.

— Что это? — спросил он адъютанта.

— Принесли из типографии, — ответил тот. — Ваша работа. А сдавал ее в печать товарищ Орджоникидзе.

Михаил Николаевич вытащил из пачки книжку и прочитал на обложке свою фамилию, заголовок, набранный крупным шрифтом: «Стратегия национальная и классовая». Внизу — Ростов-на-Дону, 1920 год. Он с благоговением держал свой первый печатный труд… Пройдет несколько лет и будут напечатаны многие его работы, журнальные статьи, книги. Но эта первая книжечка в скромной обложке будет для него самой дорогой.