Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

Первый крупный воздушный бой произошел 22 июня. В нем участвовало 95 советских и 120 японских истребителей. В этот день произошел перелом в воздушном господстве. Японская авиация, несмотря на количественное превосходство, отступила. II потом стала терпеть одно поражение за другим. В ночь на 3 июля японцы неожиданно перешли в наступление. Отбросив малочисленные дозоры монгольских частей, они переправились через Халхин-Гол и к утру овладели ключевой высотой Баин-Цаган. Узнав об этом, командующий группой Жуков спросил начальника штаба, где находятся ближайшие наши части.

— Поблизости танковый батальон да дивизион пушек. Пехоты нет, — ответил тот. — Может, использовать авиацию?

— Да! Конечно! — решительно произнес Жуков. И приказал Смушкевичу: — Поднять всю авиацию, до последнего самолета! Нанести по противнику мощный удар!

Летчики блестяще справились с боевым заданием. В нанесении удара по врагу в тот день приняло участие около 500 самолетов.

За период боев на Халхин-Голе летчики уничтожили в воздухе и на аэродромах 660 японских самолетов. В этом большая заслуга принадлежала Я. В. Смушкевичу, по словам маршала Г. К. Жукова, великолепному организатору, отлично знавшему боевую летную технику и в совершенстве владевшему летным мастерством, исключительно скромному человеку, прекрасному начальнику, так искренне любимому всеми летчиками.

За образцовое выполнение боевых задач и проявленную при этом самоотверженность и храбрость комкор Смушкевич осенью 1939 года был награжден второй медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

И какова была нелепость обвинения в том, что он будто бы состоял на службе в японской разведке и выполнял шпионские задания. На следствии, когда от него требовали порочных признаний, он, избитый до полусмерти, катался от боли по полу, но не подписал ни одной сфальсифицированной бумаги.

Смушкевича расстреляли 28 октября 1941 года в городе Куйбышеве, когда под Москвой шли ожесточенные бои с немецко-фашистскими войсками.

Великая Отечественная война завершилась разгромом агрессивной фашистской Германии, уничтожением главарей в логове — в Берлине. Советские воины, их командиры с честью выдержали великие испытания. Проявляя высокое мастерство и духовные силы, они преодолели тысячеверстное расстояние от Кавказа и Волги и вышли на заветный рубеж Эльбы.

Весь мир преклонялся перед советскими людьми, совершившими такой исторический подвиг. Это была великая, ни с чем не сравнимая победа народа и ее Армии, вызвавшая восторженные отзывы и высокие оценки полководческого мастерства наших маршалов и генералов.

И однако же…

Вот один из документов того послевоенного времени, говорящий о многом.

«Я, бывший член Военного совета МВО и МЗО, Донского, Центрального, 1-го Белорусского фронтов и группы советских оккупационных войск в Германии, бывший генерал-лейтенант Телегин Константин Федорович, осмеливаюсь обратиться к Вам с настоящим письмом по личному вопросу.

24 января 1948 года я был арестован МГБ СССР и 20 марта 1952 года, после вторичного судебного разбирательства моего дела, осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР по статье 58 12УК РСФСР и Указу Президиума Верховного Совета СССР от 7.8.32 года к 25 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет после отбывания наказания.

Как могло случиться, что я, член партии с февраля 1919 года, прослуживший в армии 38 лет, защищавший Родину с оружием в руках на фронтах гражданской войны, в борьбе с бандитизмом, на озере Хасан, в освободительном походе в Западную Белоруссию, в войне с белофиннами и в Великой Отечественной войне, честно и добросовестно служивший Партии и Родине, оказался «преступником», «врагом народа» и осужден к самой высшей мере наказания?!

Я честно, искренне заявляю Вам, Вячеслав Михайлович, что здесь допущена судебная ошибка (о большем я боюсь утверждать) и ЦК КПСС был самым бессовестным образом обманут руководством МГБ (простите за резкое высказывание, но это так).

Вскоре после отъезда Жукова Г. К. из Германии, в апреле 1946 года, меня срочно отозвали в Москву якобы по распоряжению тов. Сталина на учебу, и до октября месяца я находился в каком-то ложном положении, так как никакого назначения я не получил и никто меня не принимал. Но в октябре начались занятия на курсах и до июня 1947 года все шло как будто бы нормально. А в июне месяце неожиданно и срочно (в воскресенье) я был вызван начальником управления кадров министерства B. C. Голиковым, который объявил мне, что я уволен из армии за допущенную ошибку в награждении орденом т. Руслановой. А через неделю, 22 июня, я вместе с Жуковым Г. К. был вызван в ЦК КПСС, где за эту самую ошибку Жукову был объявлен выговор, а я был исключен из партии. Этими решениями я был потрясен до глубины души. Если такая ошибка и могла служить причиной столь жестокого наказания, то почему мне не было предоставлено возможности даже высказаться по этому вопросу? В последующие месяцы (до ареста) я обращался в ЦК, к правительству, к тов. Сталину, тт. Булганину, Жданову, Берия, Шкирятову, Поскребышеву, к Вам, дорогой Вячеслав Михайлович, с просьбой принять меня, выслушать, объяснить, что же случилось? Ниоткуда я не получил ни ответа, ни объяснения. Как видно, письма мои не доходили, потому что все товарищи меня хорошо знали и не могли оставить мои просьбы без внимания. Вконец измученный неизвестностью и тяжестью свалившихся на меня несчастий, я уехал отдохнуть в Ростовскую область. Возвращаясь в Москву, я был арестован 24 января 1948 года на квартире генерала Бойко в Ростове, арестован без предъявления ордера и доставлен в Москву, во внутреннюю тюрьму МГБ. Здесь с меня сразу содрали мою одежду, часы и проч., одели в рваное, вонючее солдатское обмундирование, вырвали золотые коронки вместе с зубами, подвергли другим унизительным издевательствам. После этой «предварительной обработки» я был вызван министром Абакумовым, который начал разговор с того, что обругал меня матом как «врага Родины и Партии» и потребовал, чтобы я признался в своей «преступной работе» против Партии и Советского государства. Когда же я потребовал, чтобы мне предъявили конкретные обвинения в моих преступлениях, ибо я их не знаю и никогда не имел, министр в присутствии следователя Соколова заявил мне: «Это ты скажешь сам, а не будешь говорить — отправим в военную тюрьму, покажем тебе, где раки зимуют, тогда заговоришь!!!»

Чудовищность обвинения, бесцеремонность обращения, угрозы избиений, добавленные к самому факту ареста и предыдущему решению Секретариата, о котором я выше писал, очень сильно подействовали на мою психику. Оскорбляя и издеваясь, следователи и руководство МГБ требовали от меня показаний о «заговоре», якобы возглавлявшемся Жуковым Г. К., Серовым И. А. и мною, дав понять, что они также арестованы.