Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

— Ты должна привезти маму домой [540].

Брит тут же бросилась к Арилду, который сидел в гостиной внизу и слушал радио. Арилд поднялся к отцу и спросил его, хочет ли тот написать Марии. Нет, он хочет послать ей телеграмму. Арилд объяснил отцу, что телеграф закрылся в девять вечера, но утром ровно в восемь, как только телеграф откроется, он позвонит туда и пошлет матери телеграмму.

— Мама, позвони немедленно! — телеграфировал Арилд матери на другой день, до полусмерти напугав ее.

А уже через два дня Мария была на борту парохода, идущего в Арендал. Арилд и Брит встречали ее на пристани, с ними был и их старший сын, наследник усадьбы Эспен. Внук не видел бабушку с тех пор, как ее увезли в тюрьму накануне Рождества 1947 года. Семилетний мальчик заметил, что волосы у нее стали совсем белые.

В чемодане у Марии были листки с записями, те, что впоследствии, как она была уверена, станут книгой ее воспоминаний.

Гамсун тщательно продумал, как произойдет их встреча. Он сидел в плетеном кресле в своей комнате, которая находилась рядом с ее комнатой. Дверь была открыта. Он сел так, что не мог видеть ее. Поэтому ей неизбежно пришлось обойти вокруг кресла и встать перед ним. Никогда прежде она не видела его с бородой, теперь он выглядел как настоящий патриарх. Подготавливая их встречу, он сделал так, что ему не пришлось вставать, он приготовил стул и для нее. Она села. Он протянул ей руку.

— Тебя не было так долго, Мария. Все это время мне не с кем было поговорить, кроме Бога [541].

Впоследствии, в своих мемуарах, Мария утверждала, что это были первые слова, которые он сказал ей за прошедшие пять лет, которые они были не вместе. Едва ли это было действительно так [542].

Она поселилась в своей старой комнате, рядом с ним. В этой комнате, дверь которой была то открыта, то закрыта, Мария теперь сидела и писала свои воспоминания об их совместной жизни. Она работала над ними в течение лета, осени и зимы 1950-го, весь 1951 год, закончены они были только в 1952 году.

С самого первого мгновения, как она появилась в Нёрхольме, она могла видеть, что Гамсун постоянно сердился на Брит и Арилда, но был бесконечно мягок и доброжелателен по отношению к ней, как делилась она с сыном Туре [543]. При этом она выдвигала обвинения против невестки: «Никто не позаботился о больных глазах твоего отца, о том, чтобы он получал витамины, никто не заботился о его белье. Насколько я поняла, все это время он в основном сидел на каком-то ящике у входа в усадьбу и ждал смерти».

Их материальное положение было поистине ужасным. Мария взяла взаймы 20 000 крон. Адвокат Сигрид Стрей обратилась в министерство юстиции с ходатайством о возвращении части тех денег, которые были выплачены государству. Она аргументировала это тем, что сумма была слишком большой и входила в противоречие с духом закона, в соответствии с которым выплаты не должны лишать подсудимого всего его имущества. Ее требование было отвергнуто.

В то же время увенчалось успехом другое дело. Сигрид Стрей удалось убедить министерство юстиции аннулировать ту сумму компенсации, которая была присуждена Марии.

Зима 1951 года была очень снежной, и сугробы доставали до самой крыши сарая. Сигрид Стрей пригласили в Нёрхольм, для того чтобы она помогла распутать вновь возникшие сложные клубки материальных проблем семьи Гамсун. Перед отъездом в Нёрхольм она получила письмо от Грига. Он сообщал, что новое собрание сочинений Гамсуна помещено на самом видном месте в последних каталогах «Гюльдендаля». Эти издательские каталоги адвокат Стрей захватила с собой к своему давнему клиенту. Она не видела его уже два года, и ей показалось, что перед ней совершенно другой человек, — корифей и гигант Гамсун куда-то исчез. Когда Сигрид Стрей рассказала ему, что каталоги будут разосланы книготорговцам по всей стране, он заплакал [544].

И в тот же день «Афтенпостен» сообщила, что Гамсун явился первым норвежцем, удостоенным ордена Марка Твена. При том что высшим покровителем ордена являлся президент США Гарри Б. Трумэн, а среди членов его правления был бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.

Адвокат мало могла помочь в улучшении материального положения обитателей Нёрхольма. По дороге домой Сигрид Стрей размышляла о том, как супруги Гамсун всячески старались продемонстрировать ей, что их отношения решительно улучшились. Было совершено юридическое действие, которое отчетливо на это указывало. 15 марта 1951 года Гамсун подписал документ, согласно которому он лишал Викторию права на имущественную долю в наследстве, которым он наделил ее два с половиной года тому назад. Она лишалась и права на акции. Ее доля в усадьбе Нёрхольм переходила Арилду, а доля в авторских правах должна была быть поделена между детьми Марии. Отношения в этом злосчастном треугольнике продолжали быть напряженными.

Вскоре Виктория начнет оспаривать эти изменения в завещании и в результате нескольких этапов судебных разбирательств отсудит их обратно [545].

В 1951 году Мария писала в своей рукописи, которая была опубликована в 1952 году под названием «Радуга»: «Та старая с седыми волосами, которую я вижу в зеркале, стоит мне немного повернуть голову, — это я сама. А рядом со мной в плетеном кресле, которое так неприятно скрипит, сидит мой муж, придавленный бременем своей судьбы и долгими годами. Я с горечью и болью думаю о том, что, быть может, не надо было тогда, в театральном кафе, нам сравнивать свои ладони, прикладывая одну к другой?» Она помнила, как он сказал, что у нее такие красивые ангельские ручки. Ведь говорила же ей Дада, девушка, которая служила в доме ее родителей и которую она так любила, что это плохая примета.

Потом она рассказывает, как она плакала, стоя рядом с развалившимся сараем. Но, может быть, она плакала совсем из-за другого? И он утешал ее: «Это не стоит твоих слез. Скоро мы все умрем, ведь жизнь такая короткая. И при этом порой она бывает такой длинной. <���…> И все же жизнь так коротка, до смешного коротка».

Марии было в это время семьдесят лет. И она надеялась еще пожить.

Весной 1951 года она написала очень горькую статью, в которой описывала, в какой бедности живет Гамсун вместе с ней. Статья была издана в Германии и перепечатана в нескольких норвежских газетах. В середине лета Мария попросила Туре обратиться к Григу с предложением переиздать ее детские книги в связи с ее 70-летним юбилеем в ноябре. Это могло бы принести немного денег, но главное — это возродило бы ее как писательницу, подобно тому, как это уже успешно произошло с ее мужем.

Григ с сожалением высказал Туре следующие соображения: «Действительно, это совершенно замечательные книжки и в настоящее время их невозможно достать. Но я считаю, что мы окажем автору плохую услугу, если переиздадим их сейчас. Как известно, существует весьма распространенное мнение, что Ваша мать была более активной во время войны и оккупации, нежели отец, и многие даже считают, что именно она вовлекла его во все это» [546].