Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Вид полицейского вновь погружает его в печаль, которая заставляет героя осознать, что он еще жив. «У меня хорошая голова, второй такой не сыскать по всей стране, и пара кулаков, которые — боже избави! — могли бы стереть человека в порошок, и я гибну от голода в самом центре Кристиании! Разве это мыслимо? Я жил в свинарнике и надрывался с утра до ночи, как черный вол. От чтения у меня не стало глаз, мозг иссох от голода, — а что я получил взамен? Даже уличные девки ужасаются и кричат „господи“ при виде меня» [1; I: 109]. Со слезами на глазах он в отчаянии бился лбом о телеграфный столб, вонзая ногти в тыльную сторону своей ладони, кусал свой язык, свои ладони и отчаянно смеялся от боли.

«„Да, но что же мне делать“, — говорю я, наконец, самому себе. И несколько раз топаю ногой, повторяя:

— Что же делать?

Какой-то случайный прохожий говорит мне с улыбкой:

— Попросите, чтобы вас арестовали.

Я посмотрел ему вслед. Это был известный гинеколог по прозвищу Герцог. Даже он не понял моего состояния, а ведь мы были знакомы и здоровались за руку. Я присмирел. Попросить, чтобы меня арестовали? Да, он прав, я сошел с ума. Я чувствовал безумие в своей крови, чувствовал его искры в мозгу»[1; I: 110].

Да, представители психологической литературы — Поль Бурже {15} 15 Поль Бурже (1852–1935) — французский писатель, поэт и критик, сторонник неоромантического направления в литературе. и братья Гонкур, Достоевский и другие русские писатели, швед Ула Ханссон {16} 16 Ула Ханссон (1860–1925) — шведский писатель идеалистического направления, склонный к мистике, интересовался крестьянской темой в противоположность разорванному, деструктивному декадентскому сознанию. и датчанин Вальдемар Ведель умели воплощать задуманное. А кто иной, помимо Кнута Гамсуна, мог знать больше о неврастеничном характере современного человека? И кто, кроме него, сумел создать собственный своеобразный язык, чтобы изобразить подобный характер?

Создав рукопись того, что впоследствии станет известным как фрагмент из романа «Голод», он решил отнести рукопись Георгу Брандесу, но, пробродив в течение двух дней по окрестным улицам, так и не решился зайти к нему. На третий день у него окончательно созрело решение. Он обратился к его брату — Эдварду Брандесу, и тот обещал прочитать рукопись к следующему утру. По пути из редакции Гамсуна стали одолевать воспоминания о днях, проведенных в невыносимом ожидании решения судьбы его рукописи.

Тогда, в Копенгагене, девять лет тому назад, накануне Рождества Вильгельм Хегель не пришел на встречу с ним. А Эдвард Брандес, как и обещал, принял Гамсуна в своем редакционном кабинете на следующий день.

«Вас ждет великое будущее!» [49] В своей книге «Увиденное и услышанное» Аксель Лундегорд описывает якобы имевшие место беседы Гамсуна и Брандеса. Биография Гамсуна, написанная Эйнаром Скавланом, основана на тех сведениях, которые он получал непосредственно от Гамсуна. — заявил Эдвард Брандес Гамсуну, но, правда, тут же пустился в рассуждения о том, что сочинение Гамсуна под названием «Голод» — слишком длинное для того, чтобы быть напечатанным в двух номерах «Политикен», и одновременно слишком короткое, чтобы публиковать его в качестве романа с продолжением. А главное, что написанное Гамсуном произведение заслуживает совсем иной судьбы, нежели просто быть напечатанным частями в газете, где у него не так много шансов быть замеченным.

Брандес связался со своим собственным издателем, который был также и владельцем «Тильскуерена». Густав Филипсен мог наверняка опубликовать эту повесть. Кроме того, он мог дать Гамсуну аванс, чтобы этот многообещающий норвежец мог закончить книгу, в которой было бы еще три части, а издательство Филипсена могло бы выпустить ее в свет в следующем году. Издатель на сто процентов доверял Брандесу и обратился к рекомендованному ему норвежскому писателю по его весьма непрестижному адресу.

Появившись в редакционном кабинете Густава Филипсена на Хёйбрурплатс в октябре 1888 года, наш посетитель был вынужден разочаровать редактора «Тильскуерена». Дело в том, что Гамсун уже передал рукопись «Голода» своему другу Беренсу в «Ню Юрд». Несмотря на это, Филипсен отнесся к нему как к будущей знаменитости, у которой должны быть условия для продолжения работы. Сколько денег ему нужно? Сто, двести, триста крон или больше?

Директор уважаемого датского издательства сам предлагал ему аванс, даже не прочитав рукопись! Гамсун так растерялся, что стал было отказываться, но в конце концов пробормотал, что сумма в сто крон вполне устроила бы его.

Он расчувствовался, но постепенно пришел в себя и осмотрелся. Его взгляд задержался на лежавшей на столе книге, изданной на дорогой веленевой бумаге. И тут же он начал представлять себе, что какая-нибудь его книга будет издана так же роскошно, и тут же его мысли стали оформляться в слова: ах, если бы он только мог рассчитывать, что сочиненное им будет издано на веленевой бумаге! И размечтался. Ему представилась картина, что он сидит за столом в комнате, где пол застелен темно-зеленым ковром, настольная лампа с красным шелковым абажуром, вокруг него человек десять, он читает вслух свою книгу, напечатанную на прекрасной веленевой бумаге. Все сидят затаив дыхание, и он ощущает как, подобно цветкам мимозы, трепещут их души… [50] Гамсун подробно описывает свои встречи с издателем Филипсеном, а также свои переживания по этому поводу в письмах к Юхану Сёренсену от 2.12.1888, 8.12.1888 и 18.12.1888.

Филипсен посоветовал Гамсуну в процессе сочинения думать о своих будущих читателях, чтобы текст мог заинтересовать многих. Кнут Гамсун возразил, что он не пишет для толпы.

Бывало, по четверо суток у Гамсуна во рту не было ни единой крошки. Кроме того, у него вошло в привычку постоянно жевать спички. Постепенно в его мансарде становилось зверски холодно, печки не было. Теплую одежду он заложил. Страшно докучало скудное освещение. Лишь крохотное оконце в потолке пропускало в его каморку дневной свет, с начала сентября свет пробивался все слабее и слабее. Голод, холод, тусклый свет, сам творческий процесс — все в высшей степени расшатывало его нервы.

А ведь он тем не менее совсем недавно заверил Филипсена, что ему нужно не более ста крон. Он заявил об этом в разговоре с копенгагенцем, обладателем очень тонких рук, с той же заносчивостью бедняка, как и герой «Голода» [51] В письме к Юхану Сёренсену от 8.12.1888 Гамсун описывает свою тяжелую жизнь в Копенгагене. .

Редактор журнала «Ню Юрд» Беренс обещал подписать опубликованный фрагмент псевдонимом Неизвестный писатель. В тот же самый день, в начале ноября 1888 года, когда многие подписчики получили журнал, писательская чета — Амалия и Эрик Скрам — устроила домашнюю вечеринку в своей копенгагенской квартире по адресу Крогсгате, дом 1. Среди гостей были датский писатель Герман Банг и его норвежский коллега Гуннар Хейберг. После обеда было решено, что теперь настало время для духовной пищи, то есть чтения вслух. Один из присутствующих предложил почитать вслух «Ню Юрд», что-нибудь из того, что произвело на него сильное впечатление. А поскольку и хозяйка дома, и некоторые из гостей были норвежцы, а действие во фрагменте происходило в Кристиании, то естественно, что выбор пал на «Голод».