Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

Это письмо читает мне вслух Тамара и все время ойкает: «Ой, Валюша, до чего же красиво! Ты не теряй его».

На другой день Ирочку забирают на этап. Мне непереносимо грустно.

Вскоре и Тамара Кузьмичева ушла. По радио передавали русские мотивы, и Тамара — как пустится в пляс! А с ней вся камера. Многие плачут, привыкли друг к другу.

Дежурная кричит в «кормушку»:

— С ума посходили! Вы что? Ну-ка, прекратите!

— Огонек! (Такое прозвище у этой дежурной из-за ее рыжих волос) Огонек, помолчи! — кричит Тамара. — Дай как следует проститься.

Потом меня перевели в другую камеру, в 305-ю. Скорее всего из-за переписки с Володей: дежурные перехватили «коня», прочитали и разбросали всех в разные стороны.

Я поговорила с Володей по нашему «телефону». Он был печален. Сказал:

— Я найду тебя…

…В камере 305 много молодых и симпатичных женщин, почти все — путаны. Одна из них громко спрашивает меня:

— Валентина, а правда, что твоим мужем долго был Александр Кайдановский?

Ну надо же, все и все знают!

— Да. Шесть лет. Но официально мы мужем и женой не были.

— Это не важно. Понимаешь, я была в Сочи одновременно с ним. Мне он так нравился… Я специально надевала свои лучшие платья. Ведь я хорошенькая, правда?.. А он — никакого внимания. Я и так, и эдак… А он — никакого… Вообще ни на одну женщину не смотрел. Странно…

— Он действительно странный и напрочь лишен кокетства. Просто, если женщина ему нравится, он с ней сразу спит.

— А потом?

— Зависит от обстоятельств. У нас с Сашей была сложная жизнь, но мы любили друг друга. Очень любили.

— Так почему же расстались?!

— Это трудный для меня разговор.

— Просто скажи, кто из вас больше виноват?

— Я.

— Да… Жаль, Валюшка. Вы подходите друг другу… И не сидела бы ты сейчас в тюрьме… — вздохнула она.

Такие вот разговоры у нас были.

Долго я пробыла в этой камере, два месяца с лишним. Почему — не знаю. Зато на свидании успела повидаться и с мамой, и с Танюшкой, и с Сережей.

Много читала. В одной из книг, «Свидание с Калифорнией», нашла напутствие, помнить которое буду всю жизнь:

«Будь победителем или, по меньшей мере, обычно выгляди как победитель и никогда не выгляди побежденным, во всяком случае. Выгляди компетентным, убежденным и сильным».

И еще раз — напутствие Стаса: «Бойся бояться!»

Со мной на нарах соседствует Маргарита Петровна. Она часто рассказывает об оккупации немцами Брянска. Неожиданно как-то рассказывает:

— Лучшее время. Так аккуратно стало! Беседки и клумбы повсюду, вдоль дороги березы посадили. Детям дарили коробки с конфетами. Мы все ждали, когда придет высокий дядя немей и принесет продукты и что-нибудь вкусное. Открыли казино, баню…

Маргарита Петровна рассказывает, а в глазах стоят слезы. В камере очень душно. Кто-то догадывается открыть «кормушку» — дышать становится легче. Так и осталось в памяти: духота, странный рассказ женщины, слезы в ее глазах…

Между тем у меня вновь завязывается переписка: на этот раз моего адресата зовут Андрей. У нас с ним почему-то все время получаются в письмах споры на самые различные темы. Он образован, умен. Быстро ухватывает основную черту моего характера — независимость. Пишет:

«…Мне с тобой очень тяжело вести дискуссии. Знаний у тебя предостаточно. Здорово это! В свое время я очень любил читать, а здесь, в тюрьме, не могу. Тупею от обстановки и книги неинтересные, изодранные все… Вот в Бутырке библиотека — это да!

Пишу тебе, и получается настоящий роман, и как-то не хочется другой литературы. Если бы была возможность сохранить эти записки, можно было бы написать замечательную книгу. У меня, к сожалению, нет такого дара. А ведь сколько доброты проявляется у людей в этих письмах — диву даешься!

На воле люди разучились говорить друг другу прекрасные слова, письма писать разучились вообще. Там — другие заботы, там сильный съедает слабого.

Здесь начинаешь переосмысливать жизнь и понимаешь, что учиться жить надо заново. Кажется, у Ахматовой есть такая строчка — «надо снова научиться жить»?

Знал ли я раньше, что подобное возможно? Нет, не знал. Точно так же предположить не мог, что именно здесь встречу прекрасную женщину. Но ведь встретил же! Это ничего, что ты старше меня. Я видел твои фильмы. Я влюблен в тебя. Правда! Я мечтаю видеть тебя — всегда! Мы выйдем из неволи и уйдем от суеты, мы забудем горе и муки, унижения и слезы. Около моря будет наш дом…

…Перестал писать: размечтался.

Ответь мне. Побыстрее, пожалуйста.

Я люблю тебя».

Несколько писем я сохранила. Сама удивляюсь, как это мне удалось. Но мне очень хотелось, чтобы люди знали, чем живет человек там, в тюрьме. Любовью. Там царит Любовь!

Внезапно приходит еще одно письмо — от сокамерника Андрея Сережи. Сергей пишет не о себе — о нем.

Его забота о друге, о том, чтобы я поняла, какой Андрей чудесный человек, — трогательна до слез.

«…Я познакомился с Андреем по дороге на «Пресню». Он выделялся среди нас оригинальной, экстравагантной одеждой: джинсы, пестрящие множеством кожаных заплаток, байковая рубашка своеобразного фасона, белые ботинки-сапоги плюс… телогрейка и шапка зековского пошива.

Он был очень общителен, мы сразу сошлись. Нашлись общие интересы. Судьба подарила мне счастливую случайность, сведя с этим человеком. Его мысли — мудры, выражения — меткие, формулировки — точные. Душа — смелая и светлая. Недавно он схлестнулся в неравной схватке с вертухаями. Был «концерт», но волю этого человека не сломить.

Меня поражает его философский настрой. В спорах он не вспылит никогда, наоборот, уравновешен, рассудителен, предельно логичен. У него масса ошеломляющих идей, доказывающих смелость его ума.

И вдруг, с некоторых пор, во всем его поведении стала заметна некоторая рассеянность. Думаю — с тех пор, как он впервые написал тебе… Вначале он на это долго не решался. Когда Андрей пишет тебе или читает твои письма, он краснеет, нервно барабанит пальцами по столу или теребит шевелюру. И отключается от всего мира.

Хотелось бы знать, как сложится его судьба! Пожалуйста, будь к нему внимательна, не оставляй переписку! Ты для него — жизнь. Сергей».

Я переписывалась с Андрюшей, пока его не увели на этап. Боже мой, как же он кричал на всю тюрьму: «Валентина, я люблю тебя! Не забывай меня!..»

Без него мне сделалось грустно и пусто…

19 октября 1983 года состоялся еще один суд — Московский городской. Естественно, без меня. Но поскольку надежды никакой на праведность судей уже не было, то не было и разочарования. В дневнике в этот день записала:

«Ради чего я здесь, на Земле? Ради того, чтобы все мои испытания, лишения, страдания и счастье мое — обрели когда-нибудь форму. Я буду писать. И я еще напишу свою Книгу…»